— Думаю… вы не имеете права говорить со мной подобным образом. И если вы не собираетесь рассказывать о предметах искусства, которыми владеете, боюсь, что должна покинуть вас.

Лорд Рочфилд снова рассмеялся:

— Я нахожу вас очаровательной! И должен сказать, что, несмотря на испуг, вы очень храбро держитесь.

В голосе зазвучали почти ласкающие ноты:

— Должен ли я признаться, что вы привлекаете меня, как ни одна женщина до сих пор?

Он несколько мгновений помолчал и снова плотоядно ухмыльнулся:

— Когда я дам вам несколько первых уроков желания, вы поймете, что мы очень подходим друг другу!

Он протянул к девушке руку, и несмотря на всю решимость оставаться спокойной, Арилла вскочила на ноги, словно испуганный олененок. Она метнулась бы к двери, но лорд Рочфилд успел схватить ее за запястье.

— Не так быстро, дорогая! Мне нужно кое-что показать вам! Тогда, возможно, вы лучше поймете, чего я хочу добиться!

— Пустите меня!

Арилле пришлось собрать все свои силы, чтобы не повысить голоса и говорить сдержанно и повелительно. Но Рочфилд вместо ответа тоже встал, по-прежнему удерживая девушку. Он не попытался обнять ее, только повел к двери, которой она до сих пор не заметила. Она находилась в углу, около занавешенного окна и, очевидно, вела в другую комнату. Рочфилд распахнул дверь, и Арилла вновь ощутила всепроникающий аромат лилий в хрустальных вазах.

Но тут она увидела огромную кровать под балдахином, с откинутыми простынями, открывавшими подушки в отделанных кружевом чехлах. По обеим сторонам кровати горели свечи в небольших канделябрах, отбрасывая пляшущие отблески на расписной потолок и картины.

Арилла ошеломленно смотрела на открывшуюся ее глазам сцену.

— Теперь вы знаете, чего я хочу, — заговорил лорд Рочфилд, — и что намереваюсь сделать. Вы — моя, дорогая, и будете принадлежать мне.

Он схватил ее в объятия. Арилла, сообразив, что попала в ловушку, из которой нет выхода, в ужасе вскрикнула и начала сопротивляться. Но Рочфилд, по-видимому, ожидал этого и сжал ее еще крепче.

Она пропала!

Арилла кричала все громче и громче. В глазах темнело, мысли путались…

— Ничего не выйдет, Уоткинс, — не раз говорил ему Гарри, когда оба ушли в отставку. — Сам знаешь, мне очень хотелось оставить тебя своим камердинером, но мне не из чего платить даже самое маленькое жалованье.

— Знаю, капитан, — утвердительно кивал Уоткинс, — только предоставьте уладить все мне.

— Я бы и рад, но это невозможно, — уверял Гарри.

— Может быть, да, а может, и нет! — упрямо отвечал Уоткинс.

Он быстро нашел себе работу и теперь торговал с лотка на рынке. Но каждое утро приходил к Гарри, подавал завтрак и помогал одеваться по вечерам, когда тот ходил на приемы.

Если у Гарри и заводилось немного денег, что бывало нечасто, он отдавал их Уоткинсу. Когда же денег не было, камердинер жил на то, что зарабатывал на рынке, и большую их часть тратил на хозяина.

— Не знаю, что бы я делал без тебя, — часто и вполне искренне повторял Гарри.

Добравшись до чердака, он не удивился тому, что в комнате царил идеальный порядок. Одежда была аккуратно разложена. Вскоре, конечно, появится Уоткинс, приготовит ванну и поможет одеться.

Гарри вошел в маленькую гостиную и увидел на бюро возле окна письма, которые принесли в его отсутствие. Среди них оказалось немало приглашений и записочек, написанных летящим женским почерком на дорогой бумаге. Каждая была надушена, так что Гарри, даже не разворачивая их, мог безошибочно определить автора.