Я опускаю голову ему на плечо, и он грустно гладит меня по волосам.

— Ты отчаянно пытаешься походить на меня, девочка.

Я выпрямляюсь. Хочу сказать, что вовсе не похожа на него, но мы оба знаем правду. Когда он изменил маме, когда унизил ее самым ужасным способом, какой только можно придумать, когда в минуту слабости она призналась мне, я словно задалась целью подтвердить наше сходство. Каков был мой ответ, когда мама поделилась со мной своим позором и лишила меня возможности любить отца и дальше? Я заманила в ловушку человека, который был похож на него и любил своего ребенка так же, как мой отец любил своих детей. Я запустила когти в Джека, разрушила его брак и семью, превратила нас обоих в преступников. Совсем как мой отец.

А потом я была наказана за это. Я наказывала других и была наказана сама.

Изабель. Джек. Уильям. Что я с вами сделала?

Папа вздыхает:

— Ты безнадежная идеалистка в любви. Такая же глупая, как я, только по-другому.

— Что ты хочешь сказать? — Я сдерживаю слезы, и голос звучит куда враждебнее, чем хотелось.

— Твои фантазии такие же нереальные, как и мои, и закончится все точно так же.

— Мои фантазии?

— Эта старушечья байка о башерте. — Папа начинает говорить с легкой издевкой. — Ты влюбилась в Джека с первого взгляда. Он был твоей половинкой, твоим суженым. Вы были предназначены друг для друга. Сколько раз я слышал от тебя историю о том, как ты впервые его увидела, когда он стоял на коленях в коридоре. Любовь с первого взгляда. Ты действительно думаешь, что это была любовь?

— Да, — шепчу я.

— Нет, — твердо отвечает он, берет меня за плечи и легонько встряхивает. — Нет. Это фантазия, детка. Любовь и брак — это труд и компромисс. Это когда ты видишь человека таким, каков он есть, разочаровываешься, но все равно решаешь остаться с ним. Это долг и спокойствие, а вовсе не какое-то там внезапное «узнавание».

— Но я хочу совсем другого. Не хочу разочарования и спокойствия.

— Почему? Потому что любовь, по-твоему, — это мистика и магия? Или ты не хочешь трудиться?

— А почему любовь не может быть мистической и волшебной?

— Потому что, если полагаться на магию и мистику, Эмилия, и то и другое немедленно исчезнет, и ты останешься ни с чем, как только случится что-нибудь плохое: как только жизнь сделает внезапный поворот, когда твой пасынок тебя невзлюбит, когда бывшая жена твоего мужа устроит скандал, когда у тебя умрет ребенок, когда произойдет что-нибудь всамделишное… Нельзя надеяться на магию, Эмилия. Поверь мне, я-то знаю.

К счастью, отец умеет успокаивать. А как иначе? Мы с сестрами закатывали скандалы в общественных местах с двухлетнего возраста. И теперь, когда я утрачиваю контроль над собой и начинаю громко рыдать, он вынимает огромный носовой платок и размахивает им перед моим лицом, точно тореадор красной тряпкой. Бармен и официантки отходят от нашего столика, другие посетители отворачиваются. Наконец мне удается поднять голову и отдышаться. Я продолжаю плакать, но уже не нужно зажимать рот из опасения, что от моего крика полопаются хрустальные бокалы на стойке и стекла вылетят из рам.

— Прости, детка, — шепчет папа.

— Все нормально, — отвечаю я сквозь слезы. — Просто… просто я действительно его люблю.

— Конечно, любишь. Я не сказал, что нет. И он тебя любит.

— Я все испортила.

— Нет. Ты куда лучше меня. Если это тебя успокоит.

Я вытираю глаза.

— Ну, не намного лучше, честно говоря.