Пирсу Моффету (ему тридцать шесть, и он стоит на зимней горной дороге, неспособный в данную минуту двинуться вперед или назад, однако способный чувствовать, как катится под ногами в своем полете земной шар) припомнились дни детства в Камберлендских горах в Кентукки, когда они с двоюродными сестрами и братом взяли к себе волчонка, прятали в своих спальнях и пытались приручить.

Неужели он действительно этим занимался? С какой стати он себя об этом спрашивает, если помнит, как прикасался к животному, холил его, кормил, как дал ему имя?

Он помнил, что знал тогда способ превращать уголь в алмаз, каковым он втайне является, и что однажды проделал эту операцию; что обнаружил под землей целую страну, куда можно было добраться через заброшенную шахту. Он вспоминал библиотекаршу из Кентуккской государственной библиотеки в Лексингтоне (Пирс видел ее как живую, среди стен из темных книжных корешков, с очками на цепочке), как она подтолкнула его к поиску, за который он охотно взялся, не подозревая ни куда этот поиск его заведет, ни во что ему обойдется. Поиск, который — в этом он теперь убедился — ему не завершить никогда.

А однажды он поджег лес, чтобы доставить удовольствие женщине, которую любил; этой женщине нравился огонь. Было это?

О боже, неужели он действительно убил ради нее своего единственного сына?

Но тут дорога вновь принялась разворачиваться, увлекая за собой ступни Пирса; он еще немного приблизился к вершине, где располагался монумент, о котором он слышал, но которого никогда не видел. Взошло солнце, в новом знаке. Пирс опустил глаза на свои ноги и вздрогнул при виде непарных ботинок, схожих, но не одинаковых. Не замечая этого, он успел удалиться от дома мили на две с гаком.

Однако ощущать это можно и по-другому; ощущать по-другому просто-напросто придется, при том что кончается прошлая эпоха и нарождается новая, ощущаемая по-другому каждым, кто пройдет через врата.

Или можно не ощутить этот переломный момент вовсе. Пожалуй, его даже мудрено заметить, ведь человеку редко удается подумать о чем-то, кроме той жизни, которую ему выпало вести; поспешает, вероятно, в будущее, как привык, а на то, какие вокруг творятся перемены, даже не посмотрит, разве что острее обычного бывает знакомое чувство потери или надежды, знакомое убеждение, что жизнь год от года становится все лучше и лучше или, наоборот, все хуже и хуже.

Открытие Винни Олифант Моффет состояло в том, что она решила проблему перепутья.

Прежде у нее не было в этом особой необходимости. Она не относилась к числу тех, кто подолгу размышляет над выбором или досадует из-за ошибки; нашлась бы впереди хоть какая-нибудь дорога, по которой можно идти дальше, и уже хорошо.

Таким же немудрящим было и ее решение продать дом в Кентукки (где она жила со своим братом Сэмом и его детьми, пока Сэм не умер, и где воспитала своего сына Пирса) и вместе с Дорис, которую едва знала, купить мотель во Флориде; какая дорога ей выпала, по той она и пошла, и вот где очутилась.

И только этой зимой Винни пришла мысль, что она могла бы поступить совершенно иначе, то есть не в случае с Дорис и туристскими домиками, а еще раньше, давно, много раз, когда требовался выбор; какие именно они были, эти другие возможности, она себе не представляла, однако они сделались реальными и волнующими.