– Я сейчас же пойду и скажу матушке Коллинз, что ты не желаешь возвращаться в дом!

– Нэнси, оставь меня в покое! Ты ведешь себя как злой испорченный ребенок, и мне надоело пытаться найти с тобой общий язык. Тем более что и говорить с тобой мне не о чем! А теперь, будь добра, уйди отсюда!

Китти знала, что Нэнси нарочно провоцирует ее на спор. Это была ее стихия – сплетни, споры, интриги. И не стоило обращать внимания на эту маленькую ханжу, до смерти уязвленную присутствием Китти.

– Ну, погоди! – шипела Нэнси, спускаясь по скрипучим ступеням. – Погоди, вот вернется Натан, и я все ему расскажу: как ты вела себя в его доме и как обращалась с его родными! Вот уж действительно отличная получилась хозяйка для особняка Коллинзов, лучше и не придумаешь! Да ты же понятия не имеешь о хороших манерах! Грязная негритянка с плантации, вот ты кто!

С этими словами разъяренная леди выбежала на дорогу.

– Нэнси, вернись сейчас же! – сердито окликнула Китти. – Если здесь действительно рыскают мародеры, нечего таскаться по дороге! Ты же знаешь правила, которые установила Лавиния: ни одна женщина не должна перешагивать порог дома с наступлением темноты…

– Да ты на себя посмотри! – раздалось из темноты. – Торчишь всю ночь на террасе да вздыхаешь по своим янки! Не смей мне приказывать!

Китти откинулась на спинку стула и мысленно послала упрямицу к черту. Пусть себе таскается хоть целую ночь. Впрочем, эта трусиха примчится что есть духу назад при малейшем шуме – стоит, к примеру, ухнуть сове.

После отъезда Натана дни тянулись мучительно медленно, наполненные грозными новостями о войне. Шерману все же удалось захватить Атланту и спалить ее дотла. Говорят, что уже на пути в Саванну ужасный генерал послал телеграмму президенту Линкольну – дескать, преподносит ему город со ста пятьюдесятью пушками и двадцатью пятью тысячами тюков хлопка в подарок к Рождеству!

Китти невольно вздрогнула. Что-то сталось с Натаном? Где он теперь? Последнее письмо они получили уже несколько недель назад, перед самой оккупацией Саванны. Коллинз писал, что они отступают под ударами Шермана, стараясь на ходу перегруппироваться для контратаки. И он надеется скоро попасть домой. Письмо явно писалось впопыхах, его едва можно было прочесть.

А где Натан воюет теперь? В такой неразберихе его могли убить, а труп остаться неопознанным. Им никогда не узнать, что с ним случилось.

«Нельзя позволять себе так убиваться!» – в тысячный раз повторяла Китти. Войне наверняка скоро конец, и, даже если Юг проиграет, они обязательно найдут друг друга и станут мужем и женой, и в один прекрасный день тревожные воспоминания превратятся в пепел, унесенный ветром.

Снова скрипнула дверь.

– Китти, ты здесь?

Китти откликнулась, узнав по голосу тетушку Натана, Сью.

– Ради Бога, деточка! – затараторила старушка. – Ты же знаешь, что Лавиния не позволяет вот так прогуливаться! Это небезопасно. Ведь в доме у нас, по крайней мере, есть несколько ружей, и мы могли бы забаррикадировать дверь и постараться защитить себя. А если будешь сидеть вот так, на террасе, любой мародер из янки сможет захватить тебя, и тогда…

– Тетя Сью, со мной ничего не случится! Лучше вы ступайте домой да присмотрите за Лавинией. Завтра утром я поеду в город, в госпиталь, и раздобуду для нее лекарство. Она совсем плоха. Боюсь, что протянет недолго!

Сью испуганно охнула, всплеснув руками:

– О, Господи, не надо говорить так о моей благословенной сестрице… Она должна дожить до конца войны! Не дай ей умереть, Китти!

– Я делаю все, что могу, – развела руками Китти.