Потолок из тонкой бамбуковой циновки, стены обиты голубым бархатом, на полу пушистый ковер с синемалиновым рисунком. Пара шкафов из вишневого дерева, большая панель телевизора, на которой плясал огонь, удивительно похожий на настоящий, журнальный столик с палехской росписью, а по сторонам от него – два глубоких кресла, закрытых накидками цвета индиго. Здесь пахло лавандой, здесь царил полумрак, слабо развеиваемый множеством крохотных светильников в углах, под потолком и возле окна, здесь тихонько мурлыкала «Энигма»…

– И ни одной картины… – вслух отметил Михаил.

– На работе надоели, – небрежно отмахнулась ведьма, выходя из спальни. Она уже переоделась в халатик китайского шелка, черный с большими красными розами, и теперь несла в одной руке два бокала, а в другой бутылку крымского игристого вина. – Вот, открывай. Раз уж я не дала тебе наклюкаться в консульстве, можешь отведать шампанского здесь, в покое и безопасности.

Умила присела на подлокотник левого кресла, закинула ногу на ногу. Край халатика, естественно, соскользнул и обнажил ножку не то что до бедра – а почти до самого пояса!

Мужчина невольно крякнул и повел плечами. Подошел ближе, опустился на колено, словно бы случайно коснувшись запястьем коленки хозяйки. Потом уже откровенно провел ладонью вверх по ноге, наклонился вперед и, касаясь щекой выбившейся у Умилы пряди волос, вдохнул исходящий от виска женщины аромат «шанели»:

– Все, что только пожелаешь, моя волшебница… – с придыханием произнес он. – Как же ты восхитительна, моя девочка! До чего же ты красива! До чего же ты статна, ароматна, обаятельна и нежна… – Михаил привстал, наклонился вперед, почти поцеловал ее в порозовевшее ушко, обжег своим дыханием, а его руки заскользили уже над пояском, по мягкой теплой коже под совершенно невесомым халатом. – Как же ты соблазнительна, как желанна! Так бы тебя и съел!

От ледяной волны смертного ужаса, едва не скрутившего тело судорогой, ведьма резко распрямилась, шарахнулась назад, врезалась спиной в стену, отлетела и с такой силой ударилась о шкаф, что внутри что-то посыпалось и зазвенело, явственно превращаясь в осколки.

– Да-да, волшебница, ты все правильно понимаешь, – криво усмехнулся ифрит, так и оставшийся перед креслом на одном колене. – Настоящая страсть, она такая… Временами перестаешь себя контролировать. И тогда желание обладать любимой внезапно воплощается в жизнь излишне прямолинейно. Хочешь поглотить… И поглощаешь.

Умила громко сглотнула.

– Девочка моя… – поднялся на ноги мужчина. – Ты хороша собой, ты невероятно привлекательна, ты сильна и сказочно талантлива. Но ты юна и наивна. Неужели ты думаешь, что за минувшие двадцать лет я бы не попытался стать твоим любящим лавером, если бы у тебя при этом имелся хоть какой-то шанс остаться в живых? Поверь опытному кудеснику, соблюдать между нами некоторую дистанцию в первую очередь в твоих интересах. Ферштейн?

Ведьма несколько раз щелкнула пальцами, вытянула палец, затем отмахнулась и выдохнула:

– Мне нужно выпить… И охладиться… Шипучка из морозилки, она сойдет. Наливай!

Михаил, цыкнув зубом, взялся за бутылку, сдернул фольгу, стал откручивать проволоку. Раскачал пробку, вынул без хлопка, наполнил бокалы, протянул один Умиле:

– Твое здоровье, волшебница!

– Поставь на стол! – потребовала ведьма. Она успела немного успокоиться, но прикосновений ифрита все еще опасалась.

– Как скажешь! – Мужчина опустил фужер на столешницу и отступил на пару шагов. Сделал большой глоток и спросил: – Скажи, моя девочка… С чего это тебе вдруг пришло в голову меня соблазнить? Музыка, халатик, запахи, полумрак… Что это было, волшебница?

Ведьма тяжело вздохнула.