Я молчала, боясь пошевелиться. Он меня напугал.

Двери каюты скрипнули, на пороге возникла вечно бдящая Рейла, но Айвердан уже расслабился, откинувшись на спинку кресла, и небрежным жестом приказал юмати закрыть дверь с той стороны.

— Я испугал тебя? — заботливо спросил он. — Не бойся, здесь тебя никто не обидит. Но вот Кархадан… он одержим тобою, я сразу это понял, едва увидел его. Никто не стал бы так настаивать на своем желании попасть в списки, тем более, если невеста с примесью чуждой крови, — он бросил в мою сторону виноватый взгляд.

— Что значит эта одержимость? — осторожно спросила я.

Он криво усмехнулся.

— Наш собственный суррогат любви.

Я нахмурилась. Странная фраза.

— Что это значит?

Он поднялся и сделал несколько шагов по каюте, разминая ноги и подстраиваясь под мягкое движение корабля. Затем развернулся лицом к окну и задумчиво произнес:

— Знаешь ли ты, что все Изначальные несли в себе животную сущность, которая передалась и их потомкам? В каждом Древнем от рождения живет Зверь, управляющий им изнутри. Наша человеческая суть это сдерживающий фактор, но бывают моменты, когда Зверь вырывается на свободу. Например, в минуты сильных переживаний.

Обтянутая белым кителем спина эрзуна была напряжена, руки сжались в кулаки, а по коже пробегали яркие вспышки ослепительно-белого пламени. Он коротко вздохнул и глянул мне прямо в глаза.

— Аментис, каждый даханн — это Зверь. Зверь может желать, заботиться, оберегать, брать, доставлять удовольствие… но Зверь не умеет любить. Я откажу Рейхо в праве на Аукцион. Не хочу давать ему ни шанса. И вообще, — он невесело хмыкнул, — лучший выход для него — застрелиться. Одержимость не лечится.

У меня в голове царила полная неразбериха. Я плохо себе представляла, что значит эта таинственная "одержимость", ведь Рейхо ни разу не обидел меня. Да, в некоторые моменты он был немного несдержан, но на фоне трепета окружающих, его реакция даже польстила моему женскому самолюбию: было приятно осознавать, что именно я вызываю в нем такие чувства.

И что теперь? Что с ним теперь? Почему Айвердан так жестоко говорит об этом?

— Что значит " застрелиться"? — хрипло выдавила я из себя.

— То и значит. Одержимость это как бешенство. Я прошел все круги ада, пока была жива твоя мать. — он прикрыл глаза, будто ему было больно смотреть на меня, голос стал низким, тягучим, словно говорил не он, а кто-то другой, тайно живущий в его теле. — Сначала ты испытываешь желание постоянно видеть объект своей одержимости, прикасаться, слышать голос, ощущать запах… Со временем этого становится мало. Ты постоянно ревнуешь, хочется убить каждого, кто только взглянет в Ее сторону, и не важно, кто это: охранницы-юмати, прислуга или Ее родной отец. Хочется забрать Ее от всех и спрятать. Замуровать себя вместе с Ней и бесконечно наслаждаться Ее телом. Тебе становится мало поцелуев и ласк. Зверь требует крови. Он хочет вкусить эту сочную плоть, выпускает когти и зубы…

Айвердан резко замолчал. Утонченное лицо исказилось, как от сильной боли. Из груди вырвался хрип, но он усилием воли заставил себя выдохнуть и открыл глаза. В них не было ни тени той одержимости, о которой он сейчас рассказал.

— Прости, — сказал он обычным тоном, — я увлекся. В общем, одержимый даханн обращается в драха, когда чует объект своей одержимости. Это инстинктивный оборот, его невозможно контролировать. Я чуть не разорвал твою мать в приступе безумия. Потому-то она и оказалась одна на Кобосе. Юмати увезли ее тайно от меня, чтобы я не мог найти. Зато, ее нашли другие. Я сразу почувствовал ее гибель. Одержимость исчезает без следа только в двух случаях: либо погибает одержимый, либо его женщина.