Она думала, что стало с Паулем. Скорее всего, его отправили обратно в Швецию, чтобы он расплатился с бесчисленными кредиторами и жертвами его бесчестных поступков. А тот беглец и убийца? Сага не представляла себе, что могло с ним произойти, к тому же ей хватало и своих забот. Ей нужно было забыть все это, чтобы сконцентрироваться на своей задаче.

И Сага отвела взгляд от печального леса.

В конце июля она прибыла в Гростенсхольм.

Вид всеобщего запустения привел ее в ужас.

От поездки, совершенной в детстве, у нее остались воспоминания о красивой, ухоженной местности, где шло большое строительство. Она помнила усадьбу Гростенсхольм, где никто уже не жил, где дома давно не ремонтировались, помнила уютную Липовую аллею, где царила атмосфера дома, человеческого тепла и любви.

Теперь же Линде-аллее стала совершенно другой. Церковь осталась, но со всех сторон ее теснили нарядные дома и высокие деревья. Впрочем, деревьев здесь было не так много, большую часть из них срубили, чтобы освободить место для домов.

И Гростенсхольм…

Ветхие руины. Большой дом все еще стоял, но теперь он напоминал пустую оболочку, окна были выбиты, крыша покосилась, надворные постройки разрушились. Жалкая картина былого величия.

Дела в Липовой аллее были не на высоте. Постройки были очень старыми. В свое время Аре пристроил новое крыло, но это было более двухсот лет назад. Так что дома выглядели отнюдь не новыми. И чем ближе она подъезжала к Липовой алее, тем больше бросалось ей в глаза запустение. Впрочем, запустением это назвать было нельзя: поля были вспаханы, хлеб посеян, на скотном дворе стояли коровы и лошадь. Но на всем лежала печать равнодушия. Хлебное поле сливалось с лугом, находящимся поблизости, в некоторых местах хлеба были слишком низкие, и болезненный цвет колосьев свидетельствовал об истощении почвы. Надворные постройки давно пора было отремонтировать, повсюду во дворе росла и цвела крапива.

И даже сама аллея, от которой и получило название имение, совершенно выродилась. Деревья давно пора было заменить.

Над всем этим возвышался готовый превратиться в развалины Гростенсхольм. Сага видела, как черные птицы — галки и вороны — кружили над остатками башни.

Почему окна, лишенные стекол, придают дому такой жуткий вид? Так и хочется думать, что там обитают привидения. И так оно действительно и было! Еще во времена ее детства Гростенсхольм был населен привидениями — и так было уже много-много лет назад. В 1795 году Хейке и Винга вызвали их туда. Шестьдесят пять лет назад…

Подойдя к входной двери дома в Линде-аллее, она постучала. Ей открыл мальчик лет десяти.

— Хеннинг? — улыбнулась Сага.

— А вы кто? — удивленно спросил он. Он смотрел ей прямо в глаза, был достаточно рослым и плотным, но производил впечатление милого ребенка. Открытое лицо, высокий лоб, на который падали русые пряди волос, широко поставленные глаза, чувственный рот.

— Я Сага. Твоя родственница из Швеции.

— Ой! — воскликнул он и покраснел. — Мама! Это Сага, она уже приехала!

— О, наконец-то… — услышала она доносящийся из дома голос и быстрые шаги.

Сага явилась слишком рано. Но Белинда сияла, как солнце, обнимая Сагу.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, — говорила она со слезами на глазах. — Сколько лет, сколько зим! В последний раз, когда ты была здесь… Да, тебе было тогда лет двенадцать-тринадцать. А теперь ты такая взрослая. Входи!

Белинда заметно постарела. Ей было не больше тридцати, но заботы и тяжелый труд оставили отпечаток на ее милом лице. Руки мускулистые и заскорузлые.