Начальник еле выполз из кресел, выглядел он словно его пожевали. Он поспешил загрузиться в поданный к трапу черный ЗИМ и отбыл из Внуково в гордом одиночестве, даже не кивнув на прощанье своей команде.
Сонечку я довез до Пушкинской площади на такси. По дороге она все расспрашивала — а хорошая ли машина Ли-2, надежная ли?
— Раз самолет благоприятствовал нашей встрече, Сонечка, — галантно ответил я, — можно ли сомневаться?..
А вот другая история. Летел я из Кушки в Ашхабад. С командиром корабля толком познакомиться не успел: мы спешили на вылет. Когда я попросил его выручить, взять на борт, он только скользнул взглядом по голубым петличкам и сразу согласился:
— Какой разговор… Бэжим! — И мы бегом понеслись к самолету. Ли-2 оказался исполненным в десантном варианте: кресел не было, пассажиры сидели вдоль бортов на откидных дюралевых лавочках, а еще — на полу. Командир корабля этому многолюдству не удивился.
— Дайте пройти! — крикнул с сильным грузинским акцентом. — И прэдупреждаю: эсли кто закурит в полете, выброшу к чертовой матери, не доходя Ашхабада. А ты чего стоишь? — это он у меня спросил. — Пошли из этого обезьянника в кабину. В тэсноте, да не в обиде.
Даю слово, я не суеверный, но, пока мы дотащились до Ашхабада, я готов был сто раз перекреститься: Господи, спаси и помилуй. Мы летели на высоте метров сто, местами горы подступали так близко, что хотелось зажмуриться. Было очень жарко. И я все время помнил — нагретый воздух слаб, он плохо держит. Но самое интересное ждало меня впереди. Мы сели безукоризненно, неслышно, зарулили на стоянку, и тут из машины, как зубная паста из тюбика, полезли восточные халаты вперемежку с европейскими костюмами. Я стал считать: четырнадцать… шестнадцать… двадцать один… двадцать семь… Да что же это за наваждение — публика все перла и перла! Уже тридцать два и тридцать три опустились на выжженную ашхабадскую землю. На сорок первом пассажире я перестал считать и поглядел на командира корабля.
— Служебная необходимость, дорогой! — сказал он и беззлобно обматерил своих пассажиров.
Как такая орава поместилась в стареньком Ли-2, удивляюсь. Почему мы не упали по пути, понять не могу. Впрочем, можно ли придумать более убедительное подтверждение надежности Ли-2? Едва ли.
А еще я добирался как-то из Харькова домой. И тоже — с оказией. Всю дорогу тащились в облаках. По остеклению ползли косые струйки дождя, в машине неприятно пахло сыростью, напоминая о заброшенном подполье, пыточном подвале, могильной щели… В районе Москвы земля заставила изрядно покружить: столица почему-то не принимала. Наконец дали посадку на центральном аэродроме, прямо в городе. Сели, рулим. Ставят нас точно против главного входа в аэровокзал, но трап не подкатывают и никого из самолета не выпускают. Наконец на перрон вываливается запыхавшийся оркестр и с ходу оглушает авиамаршем. Теперь подкатывают трап, да не какой попало — под красной ковровой дорожкой! На борт поднимаются нарядные дети — девочка и мальчик, с цветами.
Оказывается, командир корабля Леонтьев завершил этим полетом свой второй миллион безаварийно налетанных километров. И, пожалуйста: не упустите из виду — это случилось ранней весной сорок четвертого года. Мы еще воевали, и все-таки цветы нашлись: тогда любили и всерьез уважали летчиков. Однако, кажется, уже и самому пора положить руки на штурвал Ли-2.
Не успел войти в дом, требует к себе генерал Котельников и объявляет:
— Аллюр три креста! Давай на аэродром. Полетишь с Шумейко, кажется, в Казань. Вторым.
Мчусь! Иван Иванович Шунейко числился среди самых уважаемых пилотов не только нашего аэродрома — страны. Куда и зачем полетим, ему, ясное дело, известно, а задача второго пилота, сформулирована давно и мудро: «Дело правого — не мешать левому!»
Ли-2 оказывается изрядно загруженным какими-то ящиками. |