— Papa, мы должны побывать там! Обязательно своди меня в цирк! — Глаза у Канеды блестели.

— Терпеть не могу, когда животных держат в неволе, — пытался отговорить ее Джеральд Лэнг.

— Дикие звери меня не интересуют, — ответила Канеда. — Но на афише написано. что у них есть лошадь, понимающая буквально каждое слово! Это же самое умное животное в мире.

Лицо Джеральда Лэнга выражало известный скептицизм, однако Канеда настаивала, и он обещал сводить ее на представление.

Он абсолютно не сомневался, что в напоминающем винегрет представлении будут несколько убогих лошадей и пара клоунов — не слишком забавных; шталмейстер, он же владелец цирка, привыкший топить в вине финансовые трудности; ну а если им очень повезет, к этой компании добавится парочка акробатов.

Так как Гарри находился в школе, то для Канеды, лишенной каких бы то ни было развлечений в сельской глуши, бродячая труппа значила ничуть не меньше, чем лондонский цирк Эшпи.

Клементина Лэнг сказала, что у нее слишком много домашних дел, и отец с дочерью отправились вдвоем.

Ехали они в старомодном кабриолете, которым Джеральд Лэнг управлял умело, даже с шиком, и Канеда уже в который раз подумала, что отцу более импонировал бы современный фаэтон с парой или даже четверкой великолепных лошадей.

Они же могли себе позволить только кабриолет, но Канеда так радовалась обществу отца, что на прочее не обращала внимания.

Они добрались до городка, и тотчас их взорам предстала рыночная площадь, где фермерские жены предлагали свой обычный товар, а городской люд раздумывал, что предпочесть: старуху наседку, годную только для варки, или жирного и более дорогого цыпленка, которого можно зажарить.

Здесь в изобилии было все, что душе угодно: деревенская репа, свекла, капуста, кружки золотого масла, соты с медом и — в любое время года — зайцы или кролики, угодившие в силки и ловушки.

Но рыночная площадь в самом центре города не интересовала Канеду. Затаив дыхание, она ждала, когда отец повернет к полю у реки, на котором расположился цирк.

Усыпанную опилками арену покрывал большой шатер, пропускавший воду во время дождя; арену окружали ряды шатких скамей.

Пропутешествовав без всякой починки много месяцев, они вполне могли в самый неожиданный момент рассыпаться под зрителями.

Заиграл оркестр, шталмейстер в красном сюртуке и цилиндре щелкал длинным кнутом, с пафосом представляя актеров почтенной публике, состоявшей в основном из заранее восхищенных детей, нескольких работников с ферм и хихикающих девиц.

Первый номер, на взгляд Джеральда Лэнга, был вполне ординарным: четыре серых коня с перьями на уздечках возили по кругу наездниц.

И лошади, и наездницы казались ему одинаково старыми, а чтобы задрать под балетной пачкой ногу повыше, крепко держась за луку седла, не требовалось особого мастерства.

Однако на личике Канеды была написана такая радость, что Джеральд Лэнг помалкивал и больше глядел на дочь, чем на представление.

Клоуны смешили ее, а от трюков акробатов захватывало дух.

Наконец шталмейстер провозгласил:

— А теперь, леди и джентльмены, вы увидите самую необыкновенную, истинно удивительную, умнейшую лошадь на свете. Ее зовут Юноной, и она понимает каждое сказанное ей слово. Еще она умеет плясать — такого я не припомню за всю мою долгую жизнь.

Под аплодисменты толпы Юнона появилась на арене.

Вороная кобыла с белой звездочкой на лбу, с точки зрения Джеральда Лэнга, прежде действительно была хороша, однако теперь явно проступали признаки старости.

У невысокого жокея, выступавшего с ней, было уродливое и дерзкое лицо, но оно преображалось, когда на нем восходила обезоруживающая улыбка и искрились весельем глаза. Лошадь под его руками казалась тонким музыкальным инструментом.