Независимость, которую Шона всячески демонстрировала, была обусловлена тем, что граф Ларнесский, отец ее матери, оставил половину состояния непосредственно ей, своей внучке, а вторую половину — дочери.

Шона была уверена, что ее отчим считал леди Хелен невероятно богатой и пришел в ярость, выяснив, что сможет прибрать к рукам лишь часть состояния.

Деньгами обеих женщин распоряжались попечители, которые выдавали полковнику Локвуду лишь минимальные суммы из половины его жены, а к наследству Шоны не разрешали даже прикасаться.

Она узнала об этом от самих попечителей, сообщивших ей, что полковник неоднократно пытался завладеть капиталом падчерицы и всякий раз приходил в ярость, получив отказ.

«Он, видимо, считает, что сможет заграбастать мои деньги, выдав меня за своего дружка-забулдыгу», — подумала девушка, облачаясь в вечерний туалет.

Она лишь утвердилась в своих догадках, когда Эффи сказала ей:

— Я говорила с другими слугами, мисс, и они думают, что полковник одолжил денег у этого мужчины.

Не было необходимости уточнять, кем является «этот мужчина». Эффи тоже его ненавидела. По ее мнению, «он слишком уж часто дает волю рукам».

— Ты уверена, что будешь здесь в безопасности? — с тревогой в голосе спросила Шона.

— Не волнуйтесь, мисс. Я пойду на свидание к своему приятелю, — ответила Эффи. — Он полицейский, хотя иногда подрабатывает как борец.

— Ты хочешь сказать, что он один из тех парней, которые лупят друг друга до беспамятства и получают за это деньги? — спросила Шона.

— Да, мисс. Но Джимми еще ни разу не проигрывал.

— Хорошо. Тогда я могу не беспокоиться. Если хочешь, надень мое розовое платье.

Какое же это было облегчение — сесть в карету и умчаться прочь!

Не сдержавшись, Шона обернулась и взглянула на дом. Как она и ожидала, в окне верхнего этажа виднелся силуэт полковника: он тайком провожал ее взглядом.

Ужин у Грешемов прошел в высшей степени приятно. С большинством гостей она была знакома; со всех сторон спрашивали о ее поездке в Эссекс. А вот о полковнике не вспомнил никто.

Шону усадили возле виконта Мелтона, молодого жизнерадостного холостяка. В тот вечер, впрочем, ему явно было не по себе.

Раньше они, бывало, довольно непринужденно флиртовали, но теперь он обратился к ней всего лишь с несколькими словами — и она почувствовала, как он рад был тут же повернуться к пожилой леди, сидевшей по другую сторону.

Когда ужин уже подходил к концу и леди оставили джентльменов за бутылочкой портвейна, Шона заговорила со вдовствующей герцогиней Грешем — женщиной в летах, чей взгляд был не менее остер, чем ее язык.

Эта солидная дама, редко выходившая из дома, тем не менее умудрялась знать о всех свежих слухах и скандалах. Люди нередко обращались к ней за советом. У нее сложилась репутация человека, который способен разрешить любую неурядицу, какой бы трудной она ни казалась.

Когда вернулись джентльмены и общение возобновилось, Шона немного поговорила с хозяевами гостеприимного дома, после чего переместилась на диван. Усевшись с чашечкой чая, она вдруг услышала за спиной чей-то голос и обернулась.

Очевидно, разговор происходил по другую сторону портьеры, висевшей за спинкой дивана. Шона узнала голос говорившего — это был виконт Мелтон.

— Очень надеюсь, что вы сможете мне помочь, герцогиня. У меня большие неприятности.

Ему отвечала вдовствующая герцогиня Грешем:

— Я знаю. Вас насильно женят на дочери Ларксвортов, не так ли? Вам следовало проявить больше осторожности.

— Я всего лишь пригласил ее на танец... — вознегодовал виконт.

— Трижды за один вечер! Нельзя танцевать с одной девушкой более двух раз за вечер.