— Спасибо, уже лучше. Какие загадочные события?

— Вы, конечно, слышали о краже в научном корпусе?

— Ах, вы об этом. Да. Филпотс рассказал мне по дороге на занятия.

— А насчет ученицы из женской школы?

— Нет. Что за ученица?

— Она назначила Дж. X. Уильямсу свидание в научном корпусе, — объяснил мистер Этеридж. — В этом, конечно, еще нет ничего необычного. Но, во-первых, Уильямс на свидание не явился, потому что его задержал проныра Паргитон. А во-вторых, девушка вернулась домой подавленной и испуганной. Что вы об этом скажете?

Они подошли к классной комнате Сомерса. Внутри слышался гул голосов. Сомерс пожал плечами и ответил:

— Думаете, она как-то связана с кражей?

— До сих пор, — мистер Этеридж поднял палец, — она отказывается что-либо говорить. Но дело плохо, Сомерс, поверьте мне, очень плохо. Именно такие ситуации заканчиваются убийством.

Учебный день близился к завершению. Позвонив в полицию и поговорив с суперинтендантом, который пообещал зайти вечером, директор начал диктовать и подписывать письма и заметки. В два сорок пять он отпустил Гэлбрейта, своего секретаря, в его комнату и подошел к окну, выходившему на школьный двор. По пятницам в колледже проходил парад кадетов, поэтому вторая смена начиналась не без четверти три, а без четверти пять. В Доме Хаббарда прозвенел звонок, и по коридорам разлился легкий гул, словно вся школа вздохнула с облегчением. Этот слабый звук быстро перерос в оглушительный рев, смешанный из грохота поднимавшихся парт и передвигаемых стульев, хлопанья учебников и топота ног, бежавших по деревянным лестницам под аккомпанемент звонких голосов и пронзительного свиста. Еще через минуту сотни учеников хлынули из дверей, перемешивая зелень своей формы с синевой авиационных кителей и серыми робами «больных» кадетов, размахивая толстыми тетрадями, елозя по ремням рукавами блуз и приветствуя штатских преподавателей, которые, закончив работу, садились на велосипеды и выезжали из ворот. Объявили пятнадцатиминутный перерыв, и подростки торопились разбежаться по своим пансионам, стуча по тротуару крепкими ботинками. Вскоре двор почти полностью опустел, и остались лишь редкие группки школьников и учителей, дожидавшихся начала парада. Солнце пекло немилосердно, кроны вязов бросали на дорожки сетчатую тень. Безоблачное небо сияло ослепительной лазурью.

Обычно в это время к директору заходил кто-нибудь из преподавателей, чтобы получить от него новые указания или ценные советы, но сегодня посетителей не было. Постояв немного у окна, он вернулся к столу и принялся довольно вяло сочинять свою речь для завтрашней службы в церкви. Время от времени до него доносились резкие выкрики команд и дружное топание кадетов, проходивших парадным шагом через плац. Часы на каминных часах показывали ровно четыре, когда к подъезду Давенанта на совершенно неприличной скорости подкатил красный спортивный автомобиль, и из него неторопливо выбрался оксфордский профессор английского языка и литературы Джервейс Фен.

Это был тощий долговязый мужчина чуть старше сорока, чисто выбритый, с румяным лицом и веселым прищуром светло-синих глаз. Одет он был в серый костюм, зеленый галстук с фигурами русалок и причудливую шляпу. Одобрительно похлопав по капоту автомобиля, издавшего громкий хлопок, профессор огляделся по сторонам и увидел директора, который уже вышел из дома, чтобы встретить гостя и проводить его к себе. Оказавшись в кабинете, Фен немедленно плюхнулся в большое кресло.

— Что ж, замечательно, — произнес директор. — Большое спасибо, что согласились приехать к нам вот так, в последний момент.