Она глядела Саре прямо в лицо.

— Я знаю и всецело доверяю вам, дорогая Кориана, — ответила Сара, — но я не отошлю письма.

— Может быть это к лучшему, — согласилась Кориана задумчиво. — Моя мать часто говорила мне: «Никогда не пиши мужчине самого важного, самого сокровенного».

Странная улыбка появилась на лице Сары.

— Моя мать также советовала мне: «Говори что угодно, поступай как угодно, но делай это разумно и никогда не пиши мужчине таких писем, которые он не мог бы показать своей жене».

— Ваша мать была вероятно очень легкомысленной, — откровенно заметила Кориана. — Странно, вы никогда раньше не упоминали о ней, Вероятно, вы не очень любите ее?

Горькое, почти суровое выражение появилось в глазах Сары.

— О, есть матери, которые не любят своих детей, но стараются не показывать этого, считаясь с общественным мнением.

— Я очень любила свою мать. В молодости она служила в балете, на старости лет она начала пить, — сказала Кориана.

Наступила пауза.

Кориана добавила печально:

— Она давно умерла.

Она снова умолкла, потом заговорила быстро и энергично:

— Я привела в порядок все ваши вещи, дитя, приготовила для вас белье и мыло, так что вам хватит надолго, и уплатила надзирательнице за горячую воду. Не будьте малодушны и крепитесь.

— Я постараюсь, — обещала Сара с легкой улыбкой.

— Вы усмехаетесь теперь, но я вас знаю. Только не падайте духом, — сказала Кориана и в первый раз за все время поцеловала Сару.

Ночью Сара не спала совершенно. Известие о предстоящем освобождении Корианы усилило ее тоску по свободе. Отчаяние и страх, на время оставившие ее, охватили ее с новой силой. Ее ожидало одиночество и она боялась его, словно надвигающегося мрака. Наступал рассвет. Сара увидела через окно далекое светящееся небо. Она взглянула на Кориану, которая спокойно спала. Ее светлые волосы растрепались и наполовину закрывали ее лицо; накрашенные губы казались мерными в неясном освещении. Скоро Корианы не будет здесь. В глубине коридора раздался резкий повелительный голос надзирательницы, будившей заключенных.

Кориана проснулась.

— Наступил последний день, — сказала она.

Глаза ее блестели, она сияла. Затем она вспомнила о Саре. В следующее мгновение она очутилась около нее и обвила ее шею руками.

— Лучше заплачьте, моя родная. Не глядите на меня так, ради бога. Еще четыре месяца, они пройдут, как сон, и летом вы будете свободны. Летом — подумайте. Мы все встретим вас и вы забудете, что прожили год в этом аду. Успокойтесь, успокойтесь, дорогая.

Она обнимала Сару, переживая ее горе и на мгновение забыв о собственной радости.

Сара разрыдалась. Она плакала, как ребенок. Слезы заливали ее лицо и она беспомощно прижалась к Кориане, которая прижала голову Сары к своей груди, страдая вместе с ней и стараясь утешить ее.

Наконец, Сара немного успокоилась, и попрощалась с Корианой. Слезы облегчили ее горе.

Кориана ушла.

Сара услышала, как она весело рассмеялась в коридоре, но это уже не могло взволновать или огорчить ее.

Она написала Юлиану:

«Пока мы любим друг друга, ничего другое в мире не имеет для меня значения. Но, мой любимый, бывают моменты, когда я становлюсь малодушной. Одиночество страшит меня. Злейшему врагу можно отомстить, заточив его в одиночестве. Иногда я чувствую, что близка к безумию, что тишина гнетет меня, словно вся земная тяжесть. Пока тюремное заключение означает наказание одиночеством, оно не достигает своей цели. Преступник выходит из тюрьмы еще большим злодеем.