Монах не произнес ни слова. Трудно было понять, слышал ли он рассказ королевы. Должно быть, слышал… Но, похоже, он не желал разговаривать с Екатериной. Ее присутствие внушало ему ужас и отвращение, хотя причину этого Панигарола не понимал.

Екатерина отступила назад и растворилась во мраке, будто привидение, явившееся из могильной тьмы только для того, чтобы совершить свое черное дело. Через минуту королева уже шагала по парижским улицам. Она шла одна, с кинжалом в руке, без охраны, пешком, но ничего не боялась: сердце ее сладко замирало от пережитого в соборе ужаса. Умиротворенная и довольная, спешила Екатерина Медичи к себе во дворец.

Панигарола остался один на один с Алисой. Он склонился над телом и опустил ладонь на обнаженную грудь женщины, однако ударов сердца не ощутил: Алиса умерла. Монах выпрямился, осмотрелся, ища что-то глазами, и наконец нашел. Он быстро направился к сосуду со святой водой, смочил носовой платок из тончайшего батиста и начал осторожно стирать кровь с кожи Алисы.

Хотя в соборе было почти совсем темно, Панигарола ходил по храму бесшумно и уверенно, словно в окна лился солнечный свет. Он три раза опускал платок в священный сосуд, так что вода в нем покраснела от крови. По удивительной случайности лицо Алисы не пострадало: стальные лезвия пронзили ее грудь, плечи и руки. Инок обмыл все раны и вгляделся в любимые черты. Алиса была поразительно красива. В мерцающем свете факела она казалась идеалом женской прелести.

Панигарола обследовал раны на ее теле; их было семнадцать, однако все они представляли собой лишь глубокие порезы, не затрагивавшие ни одного важного органа.

— От таких ран не умирают, — пробормотал монах.

Осматривая покойницу, Панигарола увидел на указательном пальце правой руки перстень со сдвинутым камнем. Он с трудом снял кольцо с похолодевшей руки, зажег свечу и с болезненным интересом стал исследовать драгоценность. В том углублении, где раньше находился камень, Панигарола заметил несколько белых крупинок. Монах вернул камень на место, чтобы крупинки не выпали, и надел перстень себе на мизинец.

— Мое обручальное кольцо! — горько усмехнулся он.

Панигарола хотел прикрыть тело Алисы, но ее платье было разодрано в клочья. Тогда инок снял свое темное одеяние из грубой шерсти и закутал в него усопшую, а сам остался в роскошном костюме аристократа. Он с легкостью, почти без усилий, подхватил на руки завернутый в монашескую рясу труп и вынес его из храма.

У дверей ожидал экипаж: о нем-то и говорила Екатерина. К маркизу де Пани-Гарола приблизился какой-то человек, скорее всего, кучер, и почтительно произнес:

— Монсеньор, карета подана…

— Это для меня? — уточнил монах.

— Да, монсеньор. Я получил распоряжение следовать через Лион в Италию. Все готово, садитесь.

Маркиз, не говоря больше ни слова, положил тело Алисы в экипаж, плотно закрыл дверцу, прошел вперед и, подхватив поводья, неторопливо повел коней по улице. Карета покатилась, а ошеломленный возница замер на козлах: он ничего не мог понять.

«Королева заявила, что я повезу новобрачных, — изумленно думал он. — Молодая, наверное, в экипаже, но почему на ней монашеская ряса?»

Уже пробило два часа ночи; порой сильные порывы ветра вынуждали коней останавливаться и пятиться назад. Кучер съежился на козлах. Все страшило его: и странный дворянин, шагавший, словно привидение, гроза, гремевшая над Парижем. А Панигарола, остановленный ураганным ветром, замирал, точно изваяние, обратив глаза к небу, где то и дело сверкали молнии.