— Вот задира! — сказал Генрих Наваррский с неким подобием улыбки. — Лучше поблагодари кузена Карла: он спас нас.

Конде отвернулся от Беарнца.

Карл остекленевшими глазами взирал на обоих и вертел в руках платок, время от времени промокая им лоб. Его била дрожь. К нему вновь подступало безумие, то самое безумие, что гнало его по лестницам Лувра. Но теперь король словно заразился от толпы жаждой крови. Глаза его запылали зловещим огнем. А в Лувре все чаще гремели выстрелы, все громче звучали душераздирающие стоны и пронзительные вопли.

Над Парижем стоял оглушительный гул: ревели колокола, орали убийцы, вопили жертвы.

— Сир, сир! — воззвал к королю Конде. — Разве у вас нет сердца?! Остановите же эту резню.

— Замолчите! — закричал Карл и заскрежетал зубами. — Убивают тех, кто хотел убить меня! Это вы во всем виноваты! Лицемеры, предатели! Вы извратили веру наших отцов, разрушили Святую церковь! Нас спасет месса, слышите?!

— Месса?! — вспылил Конде. — Глупая комедия!

— Что он говорит? — возмутился Карл. — Богохульство! Погоди!

Король кинулся к аркебузе, которую поднес ему Крюсе. Оружие было заряжено.

— Ты погубишь нас! — прошептал Генрих Наваррский Конде.

— Отрекись! — потребовал король, наведя аркебузу на принца Конде.

Но вдруг Карл передумал (Бог знает, что делалось в его безумной голове) и, повернувшись, прицелился в Генриха. И опять король затрясся от дикого, сумасшедшего хохота.

— Отрекись! — твердил Карл.

— Черт возьми! — воскликнул Генрих, нарочно утрируя свой гасконский акцент, который всегда забавлял Карла. — Кузен, вы хотите, чтобы я отрекся от жизни? Право, жаль… Прощайте тогда наши милые охотничьи приключения!

— Я хочу, чтобы ты стал добрым католиком! Пусть это кончится раз и навсегда… Все на мессу — и никаких разговоров!

— На мессу? — переспросил Генрих Наваррский.

— Да! Выбирай! Месса или смерть!

— Что тут выбирать, кузен! Разумеется, месса! Я готов хоть сейчас отправиться в храм!

— А ты? — спросил Карл, поворачиваясь к Конде.

— А я, сир, выбираю смерть.

Карл выстрелил, и Генрих Наваррский испуганно вскрикнул. Но дым рассеялся, и Конде предстал перед ними живой и невредимый. Он по-прежнему был совершенно спокоен. У Карла так дрожали руки, что пуля пролетела в двух футах над головой принца.

— Сир! Клянусь, через три дня он перейдет в католичество! — заверил короля Генрих Наваррский.

Но Карл его не слышал, да уже, пожалуй, и не видел. У него началось сильнейшее головокружение. Безумие волной захлестнуло его. Он совсем потерял рассудок от ужаса, от вида трупов, от угрызений совести. Запах крови все больше мутил его разум. Карл выкрикнул проклятие, схватил аркебузу за дуло и начал прикладом разбивать окно. Разлетелись стекла, сломалась рама, и перед королем в кровавом тумане предстала его столица…

Карл отбросил аркебузу, перегнулся через подоконник и стал всматриваться в открывшуюся перед ним картину. На берегах Сены — так же, как и по всему Парижу — шла чудовищная охота на людей. Взрослые и дети мчались, словно загнанные звери. То один, то другой падал, сраженный выстрелом аркебузы. Некоторые опускались на колени, оборачиваясь к преследователям, и молили о пощаде. Но священники, метавшиеся в толпе, твердили своим прихожанам:

— Убивайте! Убивайте!

И те убивали…

— Убивать! — прошептал Карл.