Одежды тоже покрывают тело сами собой; их не нужно ни перешивать, ни чинить, ни стирать. Нет в Чистой Земле ламп и светильников, ибо небо излучает вечное сияние. Неведомы там ни зной, ни холод — круглый год температура ровная и умеренная. Эфир наполнен ароматами тысяч благоуханных растений, и сверху постоянно сыплется дождь из лепестков лотоса.

В главе, именуемой «Врата обозрения», Эсин пишет, что новичкам не дано проникнуть в глубины Чистой Земли. А посему им надлежит всячески развивать силу своего воображения, дабы они могли постичь безбрежность райских просторов. Лишь благодаря воображению можно вырваться за пределы земного измерения и воочию узреть Будду. Должным образом развитое воображение способно, сконцентрировавшись на одном-единственном цветке лотоса, охватить все мироздание.

Микроскопическое изучение лотоса позволяет постичь астрономическое строение Вселенной, самую основу буддийской космологии. На одном лепестке Райского Лотоса — восемьдесят четыре тысячи прожилок, и каждая излучает восемьдесят четыре тысячи сияний. При этом самый маленький из Райских Лотосов имеет диаметр в двести пятьдесят юдзюнов, а ведь один юдзюн — это тридцать ри. Таким образом, в Чистой Земле считается маленьким цветок размером в семь тысяч пятьсот ри!

Лотосы там имеют по восемьдесят четыре тысячи лепестков, и все усыпаны миллионами драгоценных камней, каждый из которых искрится тысячей огней. В неописуемо прекрасной чашечке цветка возвышаются четыре сияющих столпа, любой из которых в сто миллиардов раз превосходит высотой священную гору Сумеру. На столпах держится полог, украшенный пятьюдесятью миллиардами алмазов, излучающих по восемьдесят четыре тысячи лучей, каждый из которых обладает восьмьюдесятью четырьмя тысячами золотых оттенков, да и те не остаются неизменными, а все время меняют свой цвет.

Размышления об этом дивном зрелище называются «Медитацией о Лотосовом Троне Господа». А рассказал я обо всем этом для того, чтобы читатель представил себе грандиозность величин, на которых зиждилось мировоззрение героев нашей любовной истории.

II

Старец из храма Сига славился как монах высочайшей добродетели.

Его густые брови брови совсем седые, а старое тело одряхлело настолько, что праведник уже еле ходил, да и то опираясь на клюку.

В глазах этого многоученого аскета земная жизнь стоила не больше, чем горка мусора. Давным-давно, едва поселившись в своей уединенной хижине, монах посадил в землю Саженец сосны, который теперь вырос в могучее дерево, шумевшее ветвями высоко над землей, под самым небом. Тот, кто столько лет прожил вдали от суеты бренного мира, обретает душевный покой и смотрит в будущее без малейшего страха.

Когда старец видел людей знатных и богатых, то лишь сочувственно улыбался: неужто эти слепцы не понимают, что их благополучие не более чем мимолетный сон. Если взор святого падал на очаровательную женщину, монах скорбно вздыхал, жалея тех неразумных, кто в погоне за плотскими наслаждениями обрекает себя на страдания и муки.

Стоит человеку утратить интерес к желаниям, повелевающим бренным миром, — и мир этот как бы застывает, становится неподвижным. Именно таким, навек окаменевшим, и видел его наш старец. Окружающая действительность казалась ему картинкой на листе бумаги, картой с изображением какой-то чужой страны. Достигнув столь высокой благодати, монах забыл, что такое страх. Он уже перестал понимать, для чего существует Преисподняя. Соблазны суетного мира не имели над святым ни малейшей власти, однако в своем бесконечном смирении он даже не догадывался, что это — следствие его несравненной добродетели.

Плоть старца вконец обветшала и едва удерживала в своей оболочке его дух. Совершая омовения, святой всякий раз с радостью взирал на свое дряхлеющее тело — кости, обтянутые кожей. Он знал, что с этой иссохшей плотью, уже принадлежавшей словно бы и не ему, сумеет без труда найти общий язык.