— Значит, если бы у меня было подобное состояние, я могла приехать в офис в ту пятницу, открыть дверь, войти, убить...

— Не спешите. До этого мы с вами еще дойдем. В данном случае мне нужно выяснить, не было ли у вас эквивалентов, свидетельствующих об эпилепсии. В состоянии амбулаторного автоматизма не убивают. Человек, не сознавая, что делает, может убить в другом состоянии, о нем мы еще поговорим. Помимо судорожных проявлений, при эпилепсии происходят изменения личности. У вас их нет. Да и другими психическими заболеваниями вы не страдаете.

— Слава богу, — перевела дух Лариса.

— По вашему псевдониму в амбулаторной карте вы — Алла. Так вас и называть? У психиатров не принято безликое обращение.

— Алла — моя подруга. Меня зовут Лариса.

— Очень хорошо, пусть будет Лариса.

— Но меня действительно так зовут!

— Да вижу я, вижу! — улыбнулась психиатр. — Неужели вы думаете, что я не могу отличить правду от неправды? Я всегда знаю, когда человек лжет. Но люди приходят ко мне не для того, чтобы меня обманывать, а чтобы получить помощь. Это на судебно-психиатрической экспертизе, бывает, говорят неправду, “косят”.

— То есть чтобы поставили не тот диагноз?

— Чтобы поставили тот диагноз, который позволит суду признать пациента невменяемым.

— А вы можете научить меня “косить”?

— Я не стану этого делать.

— Почему? Я вам хорошо заплачу. В деньгах я не ограничена.

— А как вы думаете, милая Лариса?

— Простите, Лидия Петровна, я не хотела вас задеть, просто с языка сорвалось. Это, конечно, бестактно с моей стороны.

— Да нет, Лариса, это не с языка сорвалось. Вас ситуация очень тревожит, и эти опасения обоснованны. Вы, как я понимаю, одна из подозреваемых в таком тягчайшем преступлении, как убийство, и можете попасть под каток нашего правосудия, если, на ваше несчастье, вам попадутся равнодушные, не очень порядочные или просто непрофессиональные сотрудники правоохранительных органов. Будем надеяться, что все не столь драматично. Но даже если вас изберут в качестве козла отпущения, то я вмешаюсь, и вы не окажетесь безвинно пострадавшей. Я же вижу, что вы никого не убивали.

— Вот просто видите, и все?

— Вот просто вижу, и все.

— Ой, Лидия Петровна, вы замечательный врач, но все же очень доверчивый человек.

— Нет, Лариса, я просто специалист с тридцатилетним стажем, повидала немало убийц, и судебно-психиатрическую экспертизу проводила очень многим, и тех, кто “косит”, могу сразу же раскусить. У меня опыт, наблюдательность, профессионализм и интуиция, которая в конечном итоге тоже результат большого опыта. Так что вы можете сколько угодно убеждать меня, что вы — хладнокровная убийца, но я знаю, что это не так.

— Спасибо за доверие. Тяжело думать, что у тебя крыша поехала.

— Тяжело, согласна, — кивнула Лидия Петровна. — Ваша крыша на месте, не волнуйтесь, и сидит она очень крепко.

— Тогда я спокойна. Значит, я не убийца. А можно “косить” так, что психиатры не догадаются?

— Опытный врач всегда догадается, а неопытные экспертизу не проводят. Судебные эксперты — профессионалы высокого класса.

— И они никогда не ошибаются в диагнозе?

— Практически никогда. Я, во всяком случае, ни одного такого примера не знаю. Бывает, что ставят не тот диагноз, который должен быть на самом деле, но психиатры делают это сознательно.

— Из-за денег?

— Нет. Откуда у вас такое превратное представление о моих коллегах? — удивилась Лидия Петровна.

— Извините, я задела вашу профессиональную гордость. А когда психиатры ставят не тот диагноз?

— Например, в случаях, как с вами.