Не спалось. Помимо ее воли снова и снова наплывали мысли о том, что случилось. А завтра нужно ехать на похороны Кости... Как там себя вести, что говорить?

Лара вертелась с боку на бок, потом плюнула на то, что от любимой позы появятся морщины на шее и под глазами, и легла на живот, подложив под щеку согнутую руку. Но и это не помогло. Включив ночник, она пошла на кухню. Порывшись в аптечке, нашла снотворное и выпила таблетку. Немного посомневавшись, приняла еще одну, чтобы наверняка уснуть, и вернулась к себе.

Дон тихо следовал за ней — чувствовал, что хозяйка расстроена, и даже старался не цокать когтями по паркету. У двери ее комнаты пес замер. Без команды входить ему не позволялось. Лариса махнула рукой, и Дон тут же оказался рядом, положил свою большую морду на ее руку и закрыл глаза. Сонное сопение собаки успокаивало, и Лара, наконец, уснула.

На похоронах Ларисе было не по себе. Все казалось каким-то нереальным. Она в темном костюме и шляпке с вуалью — то ли скорбит, то ли просто соблюдает приличия... Какие-то дежурные слова у гроба, необходимый ритуал, бросание кома земли. Лара механически делала все, как положено, не замечая окружающих. Как же тяжко... Скорее бы отсюда.

Поминки были скромными, атмосфера — тягостной. Сотрудники косились на начальниц и боялись махнуть стопку.

— Пойдем, я уже устала, — шепнула Лариса подруге.

Подойдя к матери Кости, она спросила с легкой заминкой:

— Можно вас на минутку?

Они вышли в маленькую прихожую. Испытывая неловкость, Лара протянула женщине конверт с деньгами:

— Пожалуйста, возьмите. Мне так жаль... Костя был хорошим парнем.

Та молча взяла конверт, положила на столик и посмотрела на нее взглядом матери, у которой отняли единственное дитя. Ларисе захотелось оказаться далеко-далеко от этого опустошенного взгляда.

— Костя вас очень уважал... — выдавила из себя женщина.

Не зная, что сказать, Лара оглянулась на подругу. Та уже нашла их шубы в ворохе одежды. Сдерживая подступившие слезы, Лариса рванулась из квартиры. Хоть бы Алка ничего не ляпнула, и так на душе погано... Но подруга была непривычно молчалива.

Они спустились по замусоренной лестнице, вышли в тесный двор, ограниченный пятиэтажными хрущобами. В нескольких шагах от подъезда стояли переполненные мусорные баки, по которым разгуливали жирные вороны, вокруг валялись пакеты из-под молока, смятые газеты, разорванные мешки для мусора. Несколько чахлых деревьев, сломанные детские качели. Тоска, серость и безнадежность.

— Поехали ко мне, — предложила Алла, открывая свою ярко-красную машину, вызывающе нарядную на этом унылом фоне. — Напьемся до невменяемого состояния и все забудем. У меня тоже на душе полный мрак.

— Поехали, — согласилась Лара. — Только без охраны. Я их уже видеть не могу.

— Ребята, свободны, — приказала телохранителям Алла.

Гена попытался возразить, мол, надо бы согласовать с командиром, но подруга командира посмотрела на него таким тяжелым взглядом, что он тут же смолк.

Подойдя к двери своей квартиры, верная боевая подруга попыталась открыть многочисленные замки, матерясь сквозь зубы, дергая за ручку и пиная обшитую деревом металлическую дверь.

— Блинство! На кой хрен я поставила эту гребаную дверь и эти долбаные замки! Никак не могу запомнить, в какой последовательности их открывать. Иногда хочется взять кило тротила и расшарашить все к едрене фене. Да ну их в задницу! — Она бросила ключи в сумочку и вдавила кнопку звонка.