|
Я переманил множество его подручных на свою сторону. Они до сих пор служат мне. – Он откусил еще один кусок мяса и закрыл глаза. На несколько секунд его обезображенное лицо стало отсутствующим, выражая лишь физическое удовольствие. – Ты представить себе не можешь, на что это похоже, – сказал Мэллис, медленно пережевывая мясо и улыбаясь. Потом он открыл глаза, горящие ненавистью. – Или на что это было похоже до того, как ты ранила меня. Это был невероятнейший кайф. В меня вливалась вся мощь темных искусств, сила десяти человек, мои чувства усиливались, а смертельные раны залечивались так же быстро, как и были нанесены. Я становился Невидимым. А теперь в этом мясе нет никакого удовольствия. Оно делает меня сильнее, оно позволяет мне остаться в живых, если я ем его регулярно, – но не более того. И все это из-за тебя!
У Мэллиса имелась еще одна причина ненавидеть меня: я отняла у него любимейший наркотик. И вдобавок к этому я нанесла ему неизлечимую рану, которую не может исцелить – даже съеденное мясо Невидимых. Рану, которая медленно убивает его, по одной частичке Фейри за раз. Последний факт был мне не очень понятен. – А то, что ты ешь их мясо, не превращает тебя самого в Фейри? Именно этим вы были заняты с Гроссмейстером? Жрали Фейри, чтобы самим стать Феями? – В жопу Гроссмейстера! – взвизгнул вампир. – Теперь я для тебя Гроссмейстер! – Он бросил тебя, не так ли? – предположила я. – Увидев, во что ты превратился, он оставил тебя умирать. Ты больше не отвечал его требованиям. В воздухе звенела ярость. Вампир отвернулся и отрезал еще кусок мяса. Когда он пошевелился, полы его черного камзола распахнулись, и я заметила блеск чего-то золотого и серебряного, инкрустированного сапфирами и ониксами, на свисающей с его шеи цепи. У Мэллиса был амулет! Это он был тем, кто опередил нас в ту ночь в уэльском поместье! Но если у него был амулет, почему он не воспользовался его силой, чтобы исцелиться? Ответ вытекал из самой постановки вопроса: Бэрронс рассказывал мне, что Король Невидимых создал амулет для своей фаворитки, которая не была Фейри, и лишь выдающиеся люди могли пробудить силу этой реликвии. Мэллис же сказал, что отчасти состоит из плоти Фейри. Это означало, что либо та его часть, что относилась к Феям, не давала ему воспользоваться силой амулета, либо, несмотря на все его махинации со своим положением в обществе, Джон Джонстон-младший не являлся выдающимся человеком. Возможно, таковой являлась я. И мне нужно было заполучить этот амулет. За всеми этими предположениями следовала куда более мрачная мысль: именно Мэллис так зверски расправился с теми людьми. Как там выразился Бэрронс? Кто бы или что бы ни убило в ту ночь охранников и обслуживающий персонал, это или неуправляемый садист, или полный социопат, или убийства совершены в припадке невероятной ярости. Итак, с кем же я имею дело? Мэллис сумасшедший или просто неуправляемый? И то и другое для меня плохо. Возможно, я смогу манипулировать вспыльчивым идиотом. Но я была не уверена, что выживу после того, как разозлю сумасшедшего. Мэллис встал, обернулся, достал из складок своей одежды платок с изящной вышивкой и вытер подбородок. Потом улыбнулся, оскалив клыки. – Как поживает твое запястье, сучка? Вообще-то оно поживало не так уж и плохо, пока он снова его не сломал.
На некоторое время я оставлю вас наедине с вашим воображением. Пусть временами вам могло показаться нечто иное, но моя история не о тьме. Она о свете. Как сказал Халил Джибран «радость может наполнить нас лишь настолько, насколько нас ранило горе». Если вы никогда не ощущали горечи, сладость станет для вас всего лишь очередным вкусовым ощущением. Судя по всему, однажды мне предстоит испытать величайшее счастье. Единственным ограничением для Мэллиса было то, что он не хотел моей смерти. |
