Изменить размер шрифта - +
У нас же совершенно новый век. И телевизионные новости – это самая большая сцена на свете. – Изысканные интонации сэра Лоуренса уступили место мрачному тону Уолтера Кронкайта. – И это так, потому что так оно и есть.

С ним всегда словно в лихорадке. В опьянении. Глаза у Митча невероятно сверкали, что обычно у нее ассоциировалось с любовью в постели. Какой же она была наивной, удивлялась Эланна, вспоминая, как когда-то испытывала удовлетворение, нет, больше, чем удовлетворение, счастье, заняв место второй любви Митча. Потому что работа – новости – всегда была на первом месте. И, наверно, всегда будет.

Переходя к следующему эпизоду своей маленькой пьесы, Митч с размаху открыл дверь ванной. Комнату наполнял мерцающий свет десятка душистых белых свеч. В медной ванне белели пузырьки пушистой пены, а из серебряного ведерка, стоявшего на полу, выглядывала открытая бутылка шампанского. Корзина с темно-красными розами «американская красавица» насыщала влажный воздух ароматом.

Глядя на эту картину, будто перенесенную со страниц любовного романа, Эланна подумала, что в этом весь Митч. Он всегда увлекался широкими жестами. Вроде тех душистых тюльпанов, которые подарил ей в ту далекую первую годовщину их свадьбы.

– Ты никогда не изменишься, правда? – ласково покачала она головой.

– Ты хочешь, чтобы я изменился? – Митч посерьезнел, встретив ее печальный, озабоченный взгляд.

Эланна долго молча размышляла над его вопросом. Что, если бы Митч мог измениться? Что, если бы он меньше тратил себя на эти блистательные жесты и больше задумывался над будничными проблемами? Что, если бы он пожелал оставить работу зарубежного корреспондента, рискующего жизнью в горячих точках, и поселился в шумном доме, наполненном смехом детей, рисующих на обоях в столовой всякую мазню и приносящих домой замызганных котят?

Что, если он станет больше похожим... больше похожим на Джонаса? – спрашивала себя Эланна, зная, что легче остановить или задержать восход солнца, чем изменить мужчину, с которым она провела самый волнующий, устрашающий, головокружительный год жизни.

– Нет, – искренне призналась она, – я бы не хотела, Митч, чтобы ты изменился.

Он удовлетворенно кивнул. Правда, на какое-то мгновение, увидев, как на лицо ее легла тень раздумий, встревожился: ему показалось, что она сейчас где-то далеко. Может быть, с мужчиной, который вошел в ее жизнь, пока его не было? Нет, исключено, решил Митч. Они созданы друг для друга. Он понял это в тот момент, когда приехал домой на похороны отца и увидел ее в кухне матери. Она стояла такая неземная. Такая нежная.

Он протянул руку и коснулся ее подбородка, а когда Эланна подалась назад, решил, что это она встрепенулась, очнувшись от любовных грез, навеянных обстановкой. Вспомнив, что впереди у них целая ночь, он улыбнулся.

– Как бы мне ни хотелось поиграть вместе с тобой мыльными пузырями, придется уйти. Надо кое-кому позвонить. На меня вроде бы теперь огромный спрос. Как ты смотришь на то, чтобы я написал книгу?

– По-моему, прекрасная идея, – ответила она, обрадовавшись, что он спрашивает у нее совета как у коллеги.

– То же самое я сказал своему агенту, когда он утром позвонил мне, – улыбнулся Митч.

Улыбка исчезла с лица Эланны. Значит, он уже принял решение. Так зачем же спрашивал?

Митч заметил вспышку разочарования в ее глазах и удивился. Черт возьми, чем он огорчил ее?

– Почему бы тебе не принять ванну? – предложил он и снова вспомнил, что сегодня им предстоит долгая ночь вдвоем. Натянутость отношений спадет, и он убедится, что глубокая трещина, которая будто бы открылась в их отношениях, существует только в его воображении. – Столик в ресторане у нас заказан с восьми.

– Столик в ресторане?

– За эти дни, с тех пор как я заболел и чуть не грохнулся в Розовом саду, ты уже нахлопоталась вокруг меня, – объяснил он.

Быстрый переход