Эланна недоуменно взглянула на него, удивляясь, почему он так резко изменил тему разговора, но и чувствуя благодарность за такой неожиданный поворот.

– Как она?

– Как всегда, ужасно. И в тревоге. Родить двойняшек разного пола – это, вероятно, и правда не сладко. Она клянется, что двойняшки требуют вдвое больше забот, чем трое остальных малышей, не намного старше их.

– Могу себе представить, – сочувственно покачала головой Эланна, вспоминая, сколько раз она завидовала многочисленному потомству его сестры.

– Роджер кормил детей на обед сосисками, – продолжал он таким же вроде бы безразличным тоном, которому Эланна не совсем доверяла. – А Лаура заперлась в спальне и копалась в каких-то бумагах. Когда я наблюдал за ней, мне пришла в голову одна мысль.

Вот оно, подумала Эланна. Вот то, к чему Джонас вел свой рассказ.

– Какая?

Не замечая ее настороженного тона, он сказал:

– Я решил, что жизнь похожа на тест, в котором можно выбрать множество ответов. – Их глаза встретились, и ее поразила пугающая мрачность его взгляда. – Два или три ответа могут показаться правильными.

Но в конечном счете правильный – только один-единственный.

Эланна поняла его мысль. Даже в такой форме.

– Ты хочешь сказать, что я тяну время? – прямо спросила она.

– Это длится уже слишком долго, – не отступил он. – Если Кентрелл здоров для того, чтобы носиться по Нью-Йорку, то я уверен, черт возьми, что ему хватит сил выслушать правду обо мне. О нас.

– Джонас...

– Нет. – Он протянул руку. – Позволь мне закончить. Когда все это началось, то я подумал, что ты, наверно, не хочешь принимать решение и в этом проблема. Кентрелл и я – две стороны монеты. Вероятно, тебе нравилась мысль о двух разных мужчинах, отвечающих разным сторонам твоей натуры. Потом я решил, что упрощаю. Наверно, речь идет о двух разных женщинах, живущих в тебе. Может быть, тебе нравится очень высоко летать с ним, в то же время зная, что, когда воздух станет чересчур разреженным и будет нечем дышать, всегда можно вернуться на землю, ко мне.

Первой мыслью Эланны было: как он смеет так ужасно думать о ней? Вторая же, очень неприятная, неотвязно вертелась в голове весь вечер. Пожалуй, он прав.

– Но самое важное, – продолжал Джонас, – когда я летел из Сиэтла, мне стало ясно: дело не в том, что ты любишь двух разных мужчин или хочешь быть двумя разными женщинами одновременно. Дело в другом. Хотя я всегда считал себя человеком рассудительным, но я не могу и не буду делить тебя с другим мужчиной. Дальше так жить невозможно.

Он обхватил обеими руками ее лицо и вгляделся в него с выражением такой боли, какой она еще никогда не видела. И непреклонности тоже.

– Ты должна, Эланна, принять решение. – Его губы осыпали ее лицо поцелуями, то ли искушая, то ли угрожая. – Сейчас.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спросила она. – Позвонила Митчу в отель и сказала, мол, мне очень жаль, но у меня есть другой мужчина, которого я люблю? И хотя я прекрасно понимаю, что тебе пришлось пережить настоящий ад, и от всей души желаю самого лучшего, но прошу тебя не возвращаться в Сан-Франциско, потому что это может помешать моей правильной жизни? – добавила она, расставляя точки над «i». – Почему ты не хочешь понять? – Слезы катились у нее по щекам. – Сейчас Митч совершенно одинок. Я единственное, что у него есть. И не могу повернуться к нему спиной! – Эланна, уже не сдерживая себя, горько плакала. – Хотя и люблю тебя. Хотя нынешнее положение разрывает мне сердце надвое.

Джонас вырос в доме среди женщин и привык к их слезам.