Раздался звук рвущегося шелка. Руки его заскользили по податливому телу, мучая, лаская, овладевая, вызывая вспышки удовольствия, которое было обратной стороной боли. Джонас упивался ощущениями, припадая к волшебному источнику – к ее плоти. Упивался ее вкусом. Запахом. Рот следовал по тропинкам, проложенным жадными руками, воспламеняя, дразня, соблазняя. Уводил туда, где нет места разуму, цивилизации, только буйный ветер и темное небо. Когда они боролись с последним барьером, его одеждой, тело ее в полубезумии жило животной самостоятельной жизнью.

Неотвратимая потребность в нем была неразумной, но разум покинул Эланну. Подгоняемая алчной, нестерпимой страстью, она изгибалась, все крепче прижимаясь к нему. Запустив пальцы в его волосы, она снова притянула его рот к своему. Их жаркие, скользкие, влажные тела слились в одно.

Они соединились так, будто оба разом стали дикарями. Эланна впилась ногтями ему в бедра, когда он с такой силой вошел в нее, что она закричала. Потом она почувствовала, как начала наполняться, наполняться до того отчаянного момента, когда взрыв уже был неизбежен. Не в силах остановиться, он продолжал возносить их все выше и выше, к высотам, казавшимся недостижимыми. Возносить в пределы, где воздух разрежен и дыхание невозможно. И в тот момент, когда она подумала, что выше подняться уже не сможет, она внезапно достигла края света. Все галактики взрывались и вихрились вокруг нее, превращаясь в слепящие сферы пламени. И даже долгое спиралеобразное падение на землю потрясало своей головокружительной силой.

Эланна долго не могла унять дрожь. Кости расплавились, растаяли. Никакие угрозы не заставили бы ее пошевелиться, даже если бы тело Джонаса и не придавливало ее к постели. Понадобилось огромное усилие, чтобы поднять веки и встретить его взгляд.

Глаза у него были непроницаемыми, будто затемненные окна. Ничего не изменилось, подумала Эланна. Совершенно не изменилось.

А Джонас смотрел на синяки, которые стали проступать на ее светлой коже, и проклинал себя. Даже в моменты исступления он раньше никогда не причинял женщине вреда. До Эланны. Единственной женщины, ради которой он скорей бы позволил изрезать свое сердце, чем нанести ей вред.

– Прости, – наконец проговорил он.

От его отстраненного тона у нее екнуло сердце.

– Я хотела этого так же, как и ты, – спокойно напомнила она.

– Я не об этом говорю, – возразил он. – Я говорю о том, что грубо себя вел. – Он показал взглядом на темно-бордовые тени у нее на груди, и лицо его исказила гримаса.

– Я не фарфоровая, Джонас, – сказала она. – Не разобьюсь... И не хочу, чтобы ты был нежным. Фактически, если хочешь знать правду, мне и не надо, чтобы ты был нежным. – Она пробежала пальцами по царапинам у него на спине. – Кроме того, ты не сможешь ходить без рубашки по крайней мере неделю.

Джонас сел и жестом отчаяния, которого она раньше никогда у него не видела, закрыл обеими руками лицо.

– Тебе лучше одеться, – пробормотал он. – Я отвезу тебя домой.

Она собралась было спорить, но потом передумала. Взяв платье и туфли – трусики были порваны, – она исчезла в ванной.

«Носовая часть судна», вспомнила она, застегивая платье. Джонас постоянно дразнил ее, говоря, что если она хочет быть женой моряка, который каждый уикенд уходит в плавание, то должна знать морские слова.

По дороге домой они не проронили ни слова. А когда остановились у дверей, Джонас вдруг сунул ей в руку деньги. И только тогда было нарушено молчание.

– Это за что? – Она непонимающе взглянула на него.