Он оказался на дальнем конце деревенской улицы, у самого моря. И она ощутила это еще сильнее утром, когда вышла из дома и прошла к краю обрыва, который был совсем близко, и увидела дорожку, змеившуюся между скал и песчаных дюн.
Она почувствовала, что, несмотря на все, выздоровление возможно. Что, наверное, она все-таки выживет, выдюжит и начнет новый этап своей жизни.
Слова мисс Блайд уничтожили ее полностью, безоговорочно. Какое-то время – в течение нескольких часов – она была ничем, существом, лишенным каких бы то ни было личных качеств. Ей напомнили, что она по собственному выбору стала для мира мужчин всего лишь вещью, которой можно было пользоваться, любоваться – и которую можно было презирать и выбросить. А для мира женщин она была тварью, которую следовало отвергать, избегать, ненавидеть и бояться.
Ей было сказано, что всю свою оставшуюся жизнь она не может рассчитывать на то, чтобы внушить любовь мужчине или женщине. Только, может быть, женщинам такого же толка, что и она сама.
Она понимала, почему мисс Блайд проявила такую невероятную жестокость. Содрогаясь, рыдая и мечтая о смерти, она сознавала, что мисс Блайд делает только то, что должна делать. Потому что только та женщина, которая знает себя и реальную жизнь, может рассчитывать на то, чтобы выжить и не потерять себя окончательно. А женщина, ожидающая ребенка, особенно склонна предаваться мечтам и грезам. Ей следовало знать, что для нее нет надежды и что ее мечты не имеют никакой реальной основы. Иначе она не сможет выжить в тех условиях, которые ее ожидают.
Она была уничтожена – чего и добивалась мисс Блайд. А потом она была воссоздана, глубоко потрясенная и ослабевшая от пережитого. Однако она восстала из праха – и могла рассчитывать на то, что со временем снова станет целостной. Ибо в самой глубине своего существа она по-прежнему оставалась При-сциллой Уэнтуорт. Просто ей пришлось привыкнуть к тому, что она знала давно: в ней присутствуют две совершенно разные персоны, которые живут в ней в непрерывном противоречии друг с другом.
В то время она была полностью уверена, что примирить эти две персоны ей никогда не удастся. То, что было между ней и Джеральдом, не могло длиться долго – да она этого и не ожидала, – но тем не менее это было реальностью. Между ними были мягкость, нежность и даже дружба. У них были отношения. Она была в этом совершенно уверена. Она не была для него просто телом, которым можно было воспользоваться, получить удовольствие – и бездумно отбросить.
Она его любила. И ей казалось, что она будет любить его всегда. Наверное, разумно учить девушек в публичном доме так, чтобы они не видели в своих клиентах личности, не допускали, чтобы в их деловые отношения с клиентами вкралась даже малейшая капля чувства. Но нельзя было, просто невозможно было – оставаться любовницей мужчины почти год и не научиться понимать его и видеть его. А знание и понимание приносили следом за собой реакцию – чувство.
Разве она могла бы прожить с Джеральдом почти год и не узнать его как человека, который способен дать окружающим тепло и нежность, но боится это делать? Разве она могла не увидеть, что он почти все детство и отрочество был лишен любви – и теперь боялся полюбить? Как она могла не заметить, что он, человек со средними умственными способностями, считает себя ниже других мужчин и недостойным уважения?
Как она могла жить с ним и не полюбить его всем сердцем?
Мисс Блайд сказала, что ей необходимо выбросить его из своих мыслей, из своего сердца и из своей жизни. Ей нужно вспомнить, что для него она была всего лишь платной шлюхой.
Но даже если бы Присцилла могла выполнить ее указания, она не стала бы этого делать. Единственным объяснением, которое она сможет дать своему ребенку, почему привела его в мир, где ему придется жить с клеймом незаконнорожденного и с матерью, которая была шлюхой, было то, что она любила его отца. |