Едва Елизавета рассказала, как Алиссин спасла ее честь и честь их матери, Кати осознала, что сделает все, дабы исполнить обещание. А Елизавета продолжала рассказывать о месяцах проведенных при дворе королей Шарратаса, тяжело больной вдовствующей королеве Еитаре, и приступах ярости Дариана…
— Его Величество схватил служанку и душил несчастное дитя пока жизнь не покинула хрупкое тельце, — со слезами рассказывала Елизавета. — И никто не посмел вступиться за несчастную… А Алиссин не было рядом, она находилась в монастыре святого Иллоса, молясь о даровании наследника. Королева столь набожна, — восхищение вновь промелькнуло в голосе девушки. — И матушка затем всю ночь молилась, дрожа от ужаса и не понимая, как ты могла жить в этом аду куда не падает взор Пресветлого…
— Ты зовешь Ее Величество по имени, — внезапно осознала Кати и не стала скрывать своей догадки, — но почему?
Елизавета стремительно покраснела, опустила глаза и лукаво поинтересовалась:
— Ты послание читать будешь?
Не сводя напряженного взгляда с сестры, Кати все же развернула послание и лишь тогда углубилась в чтение:
«Кати, святая ты моя невинность, вернись. Катарина, я сумею получить противоядие без твоей драгоценной во всех отношениях помощи. Дорогая, твоей связи с Хассияном я не вынесу, а мне нельзя сейчас испытывать свои нервы. Тот, кто передаст сообщение твоей очаровательной сестричке, будет ждать у ворот вашего особняка до наступления полуночи. Корабль в порту ждет лишь тебя. Кати, я готова терпеть даже твои отношения с Ниаром… милый герцог был потрепан Дарианом, но остался жив и боеспособен.
Кати, возвращайся! Положение при дворе и защиту от Арнара я обеспечу. На твою неразвращенную душу покушаться не буду. Вернись, прошу.
Любящая тебя королева.»
Дочитав послание, девушка стремительно поднялась и серьезно взглянула на сестру:
— Как часто ты пишешь королеве? Бледнея, Елизавета ответила:
— Раз в десять дней, иногда чаще…
— Елизавета! — Кати почти выкрикнула имя, но все остальное произнесла шепотом. — Тебе нельзя переписываться с королевой Шарратаса! Нельзя, милая! Теперь скажи, что именно ты писала?
Девушка, смущенная и испуганная подобным допросом, с неохотой произнесла:
— Я описывала придворных империи… самого императора, и то, что отец рассказывал…
— О, пресветлый, ты шпионила! — стон Катарины разнесся в тишине и спящий Анраш вздрогнул, поднял голову взглянув на девушек желтыми глазами.
— Я не… — начала баронесса.
— Елизавета… — Кати прошла к постели, села рядом с волком, ласково повела по серой шерсти, успокаивая встревоженного зверя, — ты понимаешь что делаешь? Если тебя обвинят в шпионаже, императору Хассияну даже доказательства обвинения не потребуются и всю семью просто казнят! Как предателей, воистину предавших дважды — изначально Шарратас а теперь и Ратасс! Один факт, лишь факт твоей переписки с Алиссин уже прямое доказательство измены! Как ты могла пойти на подобное, Элиза?
Елизавета нахмурилась, прошла и села рядом с сестрой, настороженно косясь на волка и ее слова потрясли Кати:
— Алиссин позволила нам с мамой уехать лишь при одном условии — я буду ей писать… Алиссин не желала мне зла, с первого дня являясь защитой и опорой нам с матушкой. И я не желаю отказываться от ее дружбы и…
— Какая ты наивная, — простонала Катарина, — о пресветлый, какая же ты наивная… Элиза, Алиссин расчетливая правительница, не способная любить! И какая я наивная… я ведь даже поверила, что она… о пресветлый…
Младшая сестра с испугом взирала на старшую, искренне полагая, что Катарина помутилась рассудком. |