... А меня никто и не любит, подумал Митя, даже Нэля, - у нее

привычка, родственность и в определенные моменты - сексуальный

интерес. А так... Чтобы какое-то особое отношение, какой-то душевный интерес к его делам... Увы и ах, как говорится, чего не было, - того не было. Вера - ненавидит... Он вздохнул.

Встретились они и с В.В., естественно, по службе, и тот, поговорив о текущих делах, зазвал Митю поужинать в китайском ресторане.

Митя понимал, что не просто так зовет его В.В., а на очередной, но на этот раз - главный - и, скорее всего, последний разговор.

Так это и было.

Им нанесли на стол всякой экзотики и они вальяжно уселись в уютных полукреслах, пробуя блюда под легкую, ненавязчивую китайскую музыку и говоря,- в первые полчаса - исключительно о качествах и вкусе блюд...

Насытившись и закурив, - В.В. толстую сигару, с которой он возился всегда, почти как с женщиной, Митя, - как субъект нервический, - тоненькую длинную сигарету, - они подошли к главному.

- Смотрю я на вас, Вадим Александрович, и думаю опять и опять, - как сильно вы изменились! В лучшую сторону. Солидный человек, отец многочисленного семейства!.. Уверен, что Нинэль Трофимовна родит вам очаровательную девчушку ( все знали об их давней мечте)... Все у вас будет хорошо. Я вам говорил, что полгода максимум, вы еще пробудете здесь... Я лично не понимаю, но начальству с верхов виднее. А потом вам придется жить одному в весьма экзотической испаноговорящей стране... Нинэль Трофимовна останется на какое-то время в Москве... Думаю, и это утрясется...

У вас был когда-то такой лозунг: в сорок лет стать Министром иностранных дел (Митя кивнул)?.. Ну, что ж, с Министром пока подождете, а будет у вас сложное и почетное дело, и вы справитесь. Не то, что справитесь, я неверно выразился: это - ваше дело. Для вас, вашей сущности.

Ведь я за вами внимательно наблюдал! И понял, что вам нужно. Но сначала пройдя весь угнетающе скучный и безинтересный путь здесь, который вы с честью прошли...

В.В. с улыбкой, хитро посмотрел на Митю и сказал: и все равно, вы ухитрялись успевать быть тореро, дуэлянтом,- да, именно так! - любителем и любимцем женщин! Это-то и замечательно. Это важно.

В.В. занялся своей потухшей сигарой - раскуривая ее, попыхивая, подпаливая зажигалкой...

А Митя тускло смотрел на него и думал пришедшее внезапно: поздно. Дорогой мой В.В, - поздно! Вы слишком долго держали меня в рассоле и я помягчел, как неправильно изготовленный овощ. Меня нельзя употреблять, я сдох, прокис. На вид - крепок и хорош, - все как надо: зеленые пупырышки, гладкий бочок, - настоянного цвета, а тронь... Ах, В.В.! ПОЗДНО.

... Мне кажется, что я уже не смогу скользить по жизни как лис,

кривляться как обезьяна, рыскать как серый волчара... У меня исчезает жажда славы, я перестаю быть авантюристом и мне скоро захочется, чтобы я умер не от пули, а от, к примеру, грыжи, в своей постели, на глубокой старости лет, окруженный детьми, простившими меня, и - ничего не знающими внуками...

В.В. разобрался со своей сигарой, взглянул на Митю.

И натолкнулся на тусклый потухший взгляд смертельно уставшего человека.

В.В. испугался и пронзительный звон тревоги наполнил его голову.

- Что с вами, Митя? - Спросил он совсем неофициально, как заботливый отец, - вам плохо?

Митя встрепенулся, собрал все свои силы и обаяние и сказал: что вы, В.В.! Никогда! Я подумал о том, что вначале мне будет грустновато...

И Митя улыбнулся своей обезоруживающей мальчишеской улыбкой, которая сделала его лицо прежним, митиным, - тех давних уже лет.

У В.В. отлегло от сердца, но он все же сказал: конечно, я понимаю, ходить сейчас в присутствие ужасно, неинтересно, скучно.