Потом она повернула голову к Арифу и обратилась уже к нему:

— А вам следовало бы побольше молчать. Ведь Павел Андреевич, находясь в состоянии аффекта, запросто мог заставить вас замолчать навсегда.

— Мне наплевать! — Ариф смачно, по-бандитски сплюнул себе под ноги и направился к машине.

И тут Лариса заметила, что Вероника все это время сидела за рулем в машине и плакала. Ариф открыл дверцу и уселся рядом. Он полуобнял свою подругу, пытаясь таким образом ее утешить. Бураков же, пыхтя злобой, прошел в дом, оттолкнув рыдающую сестру, которая, похоже, впала в истеричное состояние под воздействием всего случившегося. Она смотрела то на брата, то на двустволку, словно не понимая, как оружие могло очутиться в его руках. Лариса оставила молодых людей без внимания и прошла вслед за бывшим полковником в дом. Войдя внутрь, Бураков устало плюхнулся в плюшевое кресло и потребовал у сестры холодной воды. Поскольку женщина продолжала реветь, он прикрикнул:

— Ты что, оглохла, что ли? — после чего грязно выругался. Обернувшись к Ларисе, Бураков пробормотал «извините» и замялся.

Лариса увидела, что руки у полковника дрожат, а под глазами набрякли мешки.

— Он вторгся в мою жизнь, завладел самым дорогим, что у меня есть, — моей дочерью! — завел свою пластинку Бураков.

— Вы говорите о дочери как о собственности, — не выдержала Лариса.

— Я должен ее защищать. Если не я, то кто? И вообще, что вы хотите? Если полчаса назад она сообщила мне, что ждет от него ребенка и собирается идти в загс с этим… — Полковник снова выругался, но теперь и не подумал извиняться.

— Она могла это сказать просто в эмоциональном порыве, — возразила Лариса. — Хотя если она действительно беременна, то скорее всего соберется рожать. И вы — уж извините — вряд ли сможете ее переубедить.

Бураков кинул злобный взгляд в окно, за которым виднелась вишневая «девятка». Вероника с Арифом все еще не уехали и, по-видимому, сидели в салоне. А Бураков продолжал говорить. Однако его речь свелась к грубым оскорблениям в адрес приятеля дочери. Так он и сидел, награждая как Арифа, так и всех кавказцев красноречивыми эпитетами, и тут на пороге появилась заплаканная Вероника.

— Папа, зачем ты его обидел? Папа, так нельзя! Ты хочешь мне горя? А говоришь, что любишь меня.

Полковник, кажется, хотел что-то возразить, но поток грязных ругательств не так просто было остановить, они вылетали из уст разъяренного отставника как бы сами собой. Вероника громко крикнула: «Прощай, папа! Больше я тебя видеть не хочу!» — и хлопнула дверью. Бураков бросился было вслед за ней, но Лариса удержала его, положив ладонь ему на плечо:

— Этим вы вряд ли поможете. На глазах полковника неожиданно выступили скупые мужские слезы. Он грустно, с обидой посмотрел во двор через окно и увидел, как его сестра обнимала на прощание племянницу. Вскоре машина выехала через открытые ворота, и хозяйка дома пошла закрывать их.

Потом она вернулась в дом и, не глядя на брата, принялась собирать со стола посуду. Бураков мрачно и насупленно наблюдал за ее действиями, а затем обратился к Ларисе:

— Ну вот что… что теперь делать?!

— Прежде всего успокоиться, — посоветовала Лариса. — Я думаю, ничего страшного не случится. Просто вам нужно помягче посмотреть на ситуацию и попытаться принять ее. Тем более если ваша дочь действительно ждет ребенка от Арифа.

При этих словах лицо Буракова перекосилось, но Лариса продолжала:

— Если вы не будете столь резки и категоричны, то все вполне может быть хорошо.