О боже! И ему еще хватает наглости! Разве он не понимает, что дружок только что выдал его с головой? Он же слышал слова Джона. Или он полагает, будто Дорис так глубоко, так отчаянно хочет его, что просто проигнорирует подобное сообщение?

 К горлу подступила тошнота. Дорис захотелось закричать, обрушиться на него, выплеснуть в горьких словах боль и возмущение, но гордость заставила ее молчать.

 — Пошли, Джон, — уговаривал Смайлз. — Я отвезу тебя домой.

 — Не хочу домой, — повторял тот, но Невил уже открыл входную дверь и почти силой вытолкнул его во двор.

 Дорис неподвижно стояла, пока не услышала звук заработавшего мотора. Даже когда фары очертили во дворе круг и исчезли, она все еще не могла пошевелиться.

 Теперь она постигла смысл слов «превратиться в камень». Нет, не просто в камень, а в холодный мрамор. Все тело стало безмерно грузным и старым, ужасная тяжесть обрушилась на нее вместе с болью и горем. Почему, ну почему не прислушалась она к голосу рассудка, к своим опасениям? Почему так глупо дала чувствам увлечь себя?

 Чувства! Однажды Дорис уже совершила ошибку, поддавшись им. Она не повторит ее снова. Гордость не позволит этого сделать.

 «Вы не поверите, как долго я хранил обет безбрачия», — сказал он, и Дорис, как дурочка, поверила, потому что хотела поверить. Как же он, должно быть, потешался над ней! Ей следовало знать, сердито ругала себя Дорис.

 Смайлз даже не счел нужным напустить на себя стыдливый вид или показать неловкость, когда этот пьяница выдал правду!

 Сколько он будет отсутствовать, вдруг подумала Дорис, взглянув на часы. Какое унижение! Теперь это не должно ее заботить, поспешно заверила она себя. Для нее лучше всего, чтобы Смайлз вообще не возвращался.

 Дорис в гневе металась по кухне, перебирая в уме все слова Невила, поражаясь его изощренному обману. Лгать и причинять боль должно доставлять человеку удовольствие, если он достиг в них такого искусства. А в ее случае Смайлз может засчитать двойной успех, сначала заставив ее влюбиться в него, а потом…

 Конечно, он и не сомневался, что когда она окажется в его постели, в его объятиях, сознание Дорис померкнет, в нем наступит хаос, и она с готовностью согласится с любыми бреднями, будь то луна из зеленого сыра или желание Дорис публично отречься от своих суждений о Центре и работе Смайлза.

 Когда долго сдерживаемые слезы все же брызнули из глаз и залили все лицо, Дорис сжала маленькие кулачки и приказала себе не быть больше дурочкой.

 Человека, из-за которого она плакала, просто не существует, а вместо потоков слез ей следует вознести благодарность Богу за то, что вовремя прислал сюда пьяного друга Невила, иначе…

 Что «иначе»? — с горечью уколола себя Дорис. Иначе она узнала бы правду завтра или послезавтра. Иначе она пережила бы несколько безумных часов, память о которых терзала бы ее всю жизнь.

 Так как же долго собирается отсутствовать Невил? И что он намеревается делать по возвращении? Хватит ли ему бесстыдства просто проигнорировать случившееся и заявить, что они могут продолжить с того момента, когда его друг помешал им?

 А что будет делать она, если, например, Невил сейчас войдет и просто обнимет ее? Она, конечно, отвергнет, оттолкнет его. Разве нет?

 Вероятно, мудрее всего вернуться в свою комнату, решила Дорис. Не из малодушия, а просто повинуясь здравому смыслу.

 7

 Невил устало вошел в тихую пустую кухню. Ему пришлось задержаться у Джона гораздо дольше, чем он рассчитывал, но вовсе не оттого, что подвыпивший друг снова и снова настойчиво повторял историю своего рассыпавшегося брака, а потому, что его серьезно беспокоило состояние здоровья Джона.