Июльским утром 1982 года друг Паскаля затащил его в «Палм бар» в отеле «Ледуайен». Этот человек сказал, что там будет сам великий Сэм Хантер, которого он знал еще по Вьетнаму, и если Паскаль хоть раз в жизни постарается быть вежливым, то его представят Хантеру. Паскаль, пожав плечами, согласился. Он встал поодаль от собравшихся, заказал минеральной воды и стал наблюдать за представлением, которое давал Хантер, – этот коренастый и агрессивный американец с гарвардским акцентом. На нем была одежда от «Брукс бразерс», он много курил и пил виски со льдом. Было одиннадцать часов утра. Паскаль презрительно смотрел на Хантера, Этот человек не понравился ему с первого взгляда.

Через некоторое время состоялась церемония представления. Хантер был вежлив, но держался высокомерно. «Конечно, конечно, – сказал он, – я видел ваши снимки. Кто же их не видел! Очень любопытно. Но вы стремитесь запечатлеть все своими глазами – всю эту кровавую тошнотину. Наверное, у вас переизбыток адреналина. Как-нибудь вы подберетесь слишком близко, и вас пристрелят».

На этом беседа закончилась. Хантер не привык тратить свое драгоценное внимание на посторонних. Репортеры стали шутить, а подхалимы удвоили свое старание. Сэм Хантер был в центре внимания. «Этот обладатель Пулитцеровской премии не в лучшей форме», – подумал Паскаль. Он считал, что люди, добившиеся славы, должны быть не такими, как другие смертные. А у этих всегда находилось время еще для одного бурбона со льдом. Если даже случалось что-нибудь важное, им сообщали об этом либо добровольные помощники, либо кормившиеся от этого уличные мальчишки. В то же время события в Ливане отнюдь не являлись историческими – так, мелкая заварушка. Раньше или позже стрельба здесь закончится. Что же касается Хантера, то он освещал события и покруче, так что здесь мог не особо напрягаться.

Единственной представительницей противоположного пола в этом стаде из двадцати мужчин была девушка, сидевшая в углу, – всеми забытая и молчаливая. «Дочка Хантера», – небрежно обронил кто-то из присутствующих. Дочка, отметил про себя Паскаль, которую Хантер даже не счел нужным представить.

Паскаль проскользнул мимо журналиста из ЮПИ увернулся от двух чересчур медоточивых ребят из Рейтер, репортера из сиднейской «Морнинг геральд», англичанина из «Таймс» и пристроился между своим другом из «Монд» и мрачным русским из ТАСС, очень скверно говорившим по-английски. Теперь Паскаль смог поближе рассмотреть девушку, и, проследив за его взглядом, приятель-француз одобрительно подмигнул. По его словам, у нее, помимо симпатичной мордашки, есть кое-что еще. Неужели Паскаль не слышал ее историю? Да где же он, черт побери, был всю последнюю неделю? Тут только об этом и говорят. Она училась в какой-то обалденной частной школе в Англии, стал рассказывать друг. И в один прекрасный день, во время игры в хоккей, в лакросс или во что там еще играют девицы в этих школах, неожиданно повернулась и ушла, а в шесть утра как снег на голову свалилась на папашу в Бейруте.

Последние несколько дней Хантер потчевал этой историей всех и каждого, рассказывая, как его разбудил управляющий отелем, как он с дикого перепоя спустился в вестибюль и обнаружил там свое дитя, вцепившееся в чемодан. Хантер и узнал-то ее не сразу, поскольку не видел дочь последние три года, – девочка жила в Англии с его бывшей женой, – а за это время ребенок вырос, приобрел формы… «Да ты сам посмотри», – снова подмигнул Паскалю его приятель.

Когда Хантер наконец уразумел, что перед ним стоит его единственное чадо, этот факт его совершенно не обрадовал.