Лицо Джини было белым и по нему катились слезы. Сэм выглядел весьма воинственно и без устали сквернословил. У него была разбита скула, над глазом красовался шрам с наложенными на него десятью швами, и он заметно хромал. Сэм наполовину втолкнул, наполовину втащил Джини в прихожую.

– Вот так, – прорычал он, – а теперь отправляйся в свою комнату и оставайся там, черт бы тебя побрал! Выйдешь только тогда, когда я тебе разрешу, и ни секундой раньше! Господи Иисусе, Мэри, я не спал всю ночь. Налей что-нибудь выпить, ладно? Только побольше!

Джини, не оборачиваясь, бегом взбежала по лестнице наверх, где располагалась ее спальня. В отдалении грохнула дверь. Сэм и Мэри перешли в гостиную, и он закрыл за ними дверь. Мэри изумленно смотрела на бывшего мужа, а он выпил залпом полстакана бурбона и только тогда перешел к делу.

– Хочешь узнать, в чем дело? Интересуешься, что случилось? Прекрасно, я тебе расскажу. Случился мужик. Его зовут Паскаль Ламартин. Чертов французишка! Фотограф. Из тех придурков, что всюду шляются с «лейкой» на брюхе. Вот что случилось. Возьми себя в руки, Мэри: он ее трахал. Он день и ночь трахал Джини на протяжении нескольких недель…

Сэм умолк.

– Классно, просто классно, правда? – Он налил себе еще один бурбон. – Впервые за три года встречаю собственную дочь, и что же я вижу? Оказывается, что она – маленькая чертова врунья. Паршивая сучка! Хочешь узнать, как все было? Он затащил ее в постель в первый же день их знакомства, и они не вылезали оттуда три недели! Торчали там по утрам, все дни напролет и по ночам! Ей все казалось мало! И это – моя дочь! Господи Иисусе!

Сэм осушил стакан одним глотком и вытер лицо.

– Знаешь, что будет дальше? Беременность, вот что! Она, черт ее задери, наверняка забеременела, я это точно знаю: с этой дуры станется. Забеременеть в пятнадцать лет! Неужели я это заслужил? Ну ладно, пусть только попробует! Я оплачу аборт, и делу конец. Хватит с меня ее художеств, я умываю руки. Пошла она к черту! Пошла к черту эта идиотская школа, куда ты ее пристроила, и пошли к черту те деньги, которые за нее приходится платить! Надеюсь, они вышибут ее из школы пинком под зад! И, надеюсь, ты понимаешь, Мэри, что во всем виновата ты. Ты живешь с ней, и ты должна за ней следить!

Так продолжалось несколько часов. Из Сэма, как из рога изобилия, сыпались обвинения, упреки, оскорбления… Мэри не перебивала его, пока перед ней не развернулась вся картина происшедшего – по крайней мере, в таком виде, в каком изобразил ее Сэм.

Она узнала, что Паскалю Ламартину тридцать лет и он пользуется сомнительной репутацией. Между ним и Сэмом была драка, в которой Сэм избил его до полусмерти и не сетовал до сих пор только на то, что ему не удалось довести дело до конца. Рассказывая, он перескакивал с одного на другое, часто возвращаясь к уже сказанному. Во второй, в третий раз она слышала рассказ о комнате на берегу залива, о постели, о простынях.

– Сэм, – спросила она наконец, – он знал, сколько лет Джини? Ты в этом уверен?

– Уверен ли я? Еще как!

– Он в этом признался?

– Мне – нет. А ты подумала, что он вот так возьмет и во всем сознается? Он не дурак! Джини, правда, пыталась покрывать его, заявила мне, что соврала и сказала, будто ей уже восемнадцать. Она, видишь ли, его обманула! Маленькая врунья! Да все он прекрасно знал! Ему просто хотелось потрахаться, Мэри, он ошивался с ней в барах, ресторанах.