Мэри, вероятно, решила обезопасить себя от очередных ошибок и поэтому возвращалась к нему не одна, а в сопровождении Лиз Хоторн.
Представляя их друг другу, она произнесла приличествующие случаю фразы и растворилась. Паскаль рассматривал супругу посла. Чтобы видеть его глаза, ей пришлось задрать голову, ее чудесное лицо излучало напряженное, почти лихорадочное оживление.
– Я так рада познакомиться с вами, – произнесла она своим тихим, с придыханием голосом. Чтобы слышать все, что она говорит, Паскалю даже пришлось слегка наклониться. Лиз окинула его удивленным и несколько игривым взглядом. – Я видела кое-какие ваши фотографии, – продолжала она, – те, на которых изображена Стефани Монакская. Знаете ли, месье Ламартин, – погрозила она своим длинным пальцем с безупречным маникюром, – я была шокирована. У вас очень скверная репутация…
– Так расскажите мне о вашем отце, – обратился к Джини Джон Хоторн. – Просветите меня, а то мы с ним не виделись уже очень давно. Лет, наверное, пять или шесть.
– Он сейчас в Вашингтоне, – начала Джини.
– В Вашингтоне? Ах, ну да, конечно! Однако, по-моему, до меня доходили слухи о том, что он планирует новую книгу. Об Афганистане? О Ближнем Востоке?
– О Вьетнаме, – ответила Джини.
Она была уверена, что Хоторн знает все это не хуже ее, но по каким-то причинам – возможно, чтобы разговорить ее, – продолжает задавать вопросы.
– О Вьетнаме, Лаосе и Камбодже, – добавила она. – Прошло уже почти двадцать пять лет с тех пор, когда он там был. Теперь он хочет вернуться в те края и написать о переменах, произошедших там со времен войны. По-моему, отец считает, что именно там он работал лучше всего.
– Он ошибается, – резко произнес Хоторн. – Конечно, его репортажи из Вьетнама были выдающимися, так что Пулитцеровскую премию он получил вполне заслуженно. Но его последующие материалы ни в чем им не уступают. Я читал абсолютно все, что он писал во время войны в Персидском заливе, и даже использовал кое-что из его статей в своих выступлениях.
– Думаю, он не стал бы против этого возражать. Наоборот, даже был бы польщен.
– Может быть, может быть… У Сэма никогда не было времени для политиков, – улыбнулся Хоторн. – Самое замечательное заключается в том, что ему всегда удавалось раскрыть что-нибудь новенькое из того, что военные предпочли бы утаить. У них, как ни бились, никогда не получалось ни подкупить, ни заболтать его. Он обязательно должен сделать эту книгу о Вьетнаме. Он просто обязан ее написать. И если Сэм сделает ее, она обязательно будет продаваться… О, ваш бокал пуст. Позвольте мне что-нибудь налить вам. Белого вина?
Хоторн направился к столику с напитками в противоположном конце гостиной, по пути остановившись, чтобы переброситься парой слов со стоявшей неподалеку группой людей. Гости все прибывали, в гостиной становилось тесно. Джини огляделась и увидела, как ее мачеха ведет Лиз Хоторн по направлению к Паскалю и представляет их друг другу. Лиз протянула французу руку.
Затем Джини повернула голову и посмотрела вслед Хоторну. Его комплименты в адрес отца были приятны Джини, особенно замечание о том, что Сэм Хантер до сих пор пишет хорошо.
В то же время Джини чувствовала некоторую растерянность. Хоторну, без сомнения, нет нужды заискивать перед ней. Ради чего? И, разумеется, ни малейшего намека на это нельзя было заметить в его поведении. Манеры Хоторна были просты и естественны. Когда он впервые упомянул ее отца, – а сделал он это в самом начале разговора, – в его голосе сразу прозвучало неподдельное восхищение.
– Разве вы не знали, – спросил он, – что во Вьетнаме я смог остаться в здравом уме только благодаря вашему отцу? Он сопровождал мой взвод во время двух акций, которые нам было приказано провести. |