— Я и правда приехала. Было приятно с вами познакомиться.

— Взаимно.

Что за светская чушь, черт возьми?… Надо бы сказать что-нибудь этакое… Что-нибудь, что непременно ее заинтересует. Ведь когда-то он умел цеплять за жабры понравившихся ему женщин-Черт, черт, черт! Женщин — да, а вот таких обворожительных животных… Большой вопрос.

— Может быть, пригласите на чашку кофе? — ляпнул он первое, что пришло в голову.

— Кофе в доме не держу, — снисходительно улыбнулась девушка.

Кофе — нет, а вот сырое мясо — наверняка.

— Жаль…

Сожаления были адресованы уже спине Джанго, покинувшей машину в срочном порядке. Она свернула на маленькую аллейку и через секунду скрылась. А Никита, проводив глазами черную футболку, вдруг понял, кого она так смутно ему напомнила.

Оку Алексеевича Корабельникоffа, отца-основателя, благодетеля и кормильца. У главы пивной империи была точно такая же мягкая хватка. И точно такая же жесткая спина. Никита даже не удивился бы, если б неведомая ему Джанго вдруг оказалась дочерью Корабельникоffа. Вряд ли — законной и наверняка не очень любимой. Никаких упоминаний о Джанго ни в квартире, ни в жизни Корабельникоffа не было. Хотя старая эсэсовка-осведомительница Нонна Багратионовна и намекала на первую жену патрона.

На жену, но не дочь.

И что делала Джанго в особняке Корабельникoffa, и как она вообще туда попала? Ведь не к Толяну же завернула, в самом деле, — только дуры убиваются по мешку, туго набитому первосортными мускулами! А вариант случайного знакомства Никита отмел сразу. Сразу же, как только почувствовал легкий укол в сердце. Поначалу он сдуру решил, что это покалывание началось из-за Джанго, но потом выяснилось, что причиной всему — Гийом Нормандский. Свернутый в трубку, он до сих пор лежал во внутреннем кармане куртки, и стоило Никите неудачно облокотится на руль, как «Вопросы культурологии» сразу же напомнили о себе, упираясь верхним жестким краем прямо в сердце. Никита вытащил журнал и бросил его в бардачок.

Чтобы спустя час торжественно преподнести пропажу Нонне Багратионовне.

Но, вопреки ожиданиям, секретарша совершенно не обрадовалась столь счастливому возвращению Гийома с Микушевичем. Сдержанно поблагодарила, только и всего.

— Это не мой журнал… — сказала она Никите. — Не мой. Но все равно, спасибо за хлопоты. Вы запомнили, я польщена. Кстати, где вы умудрились его достать?

Вопрос был совершенно невинным, заданным вскользь, но по щекам Нонны Багратионовны почему-то расползлись красные пятна. И принялись отчаянно семафорить Никите: плевать мне на то, где ты его взял, мы оба знаем, где ты его взял, так что не будь дураком, придумай версию поделикатнее…

— Купил, — после секундного раздумья произнес Никита. — В ларьке на Нарвской. Увидел, вспомнил и купил.

— Да? Вообще-то он распространяется только по подписке… Сколько я вам должна?

— В смысле?

— Сколько вы за него заплатили?

— А-а… неважно. Считайте, что это подарок…

Чем закончилось внутреннее расследование, Никита так и не узнал, но Толян на горизонте больше не появился. По словам вездесущей Нины Багратионовны, его сменили два ублюдочного вида качка с винчестерами. А место Джека в вольере заняла такая же ублюдочная восточноевропейская овчарка. Ни качков, ни овчарки Никита до сих пор не видел — повода наведаться во Всеволожск не было. Да и Джанго, некоторое время плотно занимавшая скучное, как пустыня, воображение Никиты отодвинулась на задний план, а потом и вовсе исчезла. И уже нельзя было с точностью сказать: была ли она на самом деле или не была.