— Ты стала жестокосердной, — заметил Ричард, выключая телевизор и перематывая пленку. — Раньше ты над этим фильмом ревела в три ручья.

— Это было очень давно... — Дженнифер зевнула. — Я иду спать. И не вздумай!..

— Кто, я? — Ричард лучезарно улыбнулся. — Я даже обещаю мыть пол в кухне, пока буду здесь. Насколько я помню, это было одной из причин, по которым ты уехала.

— Ты никогда меня не понимал, — буркнула Дженнифер, направляясь в спальню. — Кроме того, меня бы больше устроило, если бы ты вымыл ванную.

— Не сегодня, если не возражаешь. Можно, я пойду туда первым?

— Ты как-никак мой гость.

Она зашла в свою комнату и сняла подаренное им платье, помедлив, чтобы полюбоваться его простыми, классическими линиями. Неужели Ричард действительно думал о ней, когда покупал его в Стамбуле?

Его решение снова разыскать ее оставалось для нее загадкой. Но спрашивать об этом означало в первую очередь затеять разговор о причинах ее ухода. Она не была к этому готова; ей не хотелось снова переживать его бессердечный отказ считаться с ее мыслями и желаниями.

Прошедшие годы, похоже, не слишком изменили Ричарда — он, видимо, все еще считал, что имеет право распоряжаться ее жизнью. Что ж, возможно, будет легче показать ему, что это не так, чем объясняться с ним.

Дженнифер надела голубую шелковую ночную рубашку. Глубокий вырез, отделанный соблазнительным кружевом, был довольно игрив, но ни хлопковых, ни фланелевых рубашек у нее не было. Ей пришлось накинуть купальный халат, который своим покроем и застежками в виде розочек не улучшил впечатление — скорее, наоборот.

С громким стуком, который она очень хорошо помнила, Ричард захлопнул дверь, выйдя из ванной. Дженнифер выжидала достаточно долго, чтобы он достиг своей комнаты, и пошла чистить зубы.

Когда она появилась на пороге ванной, то обнаружила, что Ричард выходит из кухни с двумя чашками горячего шоколада.

— Я уже почистила зубы, — сразу сказала она, нарочито игнорируя тот факт, что на нем были лишь пижамные штаны, и решительно подавляя знакомое по прежней жизни желание погладить рукой шелковистые волоски на его мускулистой загорелой груди.

— Подумаешь, проблема? — нагло усмехнулся он, входя к ней в спальню. — Насколько я помню, ты всегда пила шоколад, не задумываясь о кариесе. И не говори мне, что не любишь какао; оно у тебя стоит прямо на кухонном столе.

Дженнифер ужасно не хотелось поступаться принципами, но она позволила себе взять чашку с горячим шоколадом, потому что это напоминало ей ощущение уюта, испытанное некогда перед камином в их бостонской квартирке.

— Раз уж ты его приготовил, не пропадать же добру, — грубовато сказала она.

Ричард устроился как дома в глубоком кресле возле ее софы. По контрасту с элегантной простотой современной датской мебели в остальной части квартиры, ее комната была убрана более женственно — кружевное покрывало на кровати, большие куклы на полке, викторианский календарь на стене.

— У тебя здесь уютно. Ты здесь больше похожа на ту Дженнифер, которую я знал прежде, — заметил Ричард, потягивая шоколад.

Весь его облик — обнаженная грудь, небрежные жесты уверенного в своей неотразимости самца — задел в душе Дженнифер какую-то глубинную струну. Она почувствовала себя беспомощной и слабой под напором его грубой силы.

Дженнифер взяла себя в руки, пересекла комнату и присела на край софы.

— Я изменилась, Ричард! — сказала она и тут же поняла, что это было не совсем правдой.

— Да? — Его взгляд ласкал ее, скользя по округлостям грудей в вырезе халата. — Ты созрела, Дженнифер. Тебе сколько? Двадцать девять? Женщина, очень красивая женщина. Я мог бы возненавидеть тебя за все те годы, что ты провела вдали от меня, те годы, когда я мог бы наблюдать, как ты превращаешься из девчонки, которой была, в столь соблазнительное существо, которым ты стала сейчас.