— А я не считаю, что удовольствие или неудовольствие мужчины вообще следует считать критерием оценки женщины! — резко парировала Шанталь и поднялась с шезлонга, оттолкнув мужчину от себя.

— Ты права, — неожиданно согласился Ангелос. — Ты совершенно права, — тихо повторил он.

Она остановилась и настороженно на него посмотрела.

— Да, я искренне так считаю, — подтвердил мужчина. — И даже готов отныне во всем с тобой соглашаться, если тебя это порадует и позволит расслабиться и получать наслаждение от жизни. Что скажешь?

— Ты понимаешь, о чем говоришь? — нахмурившись, спросила она его. — Это что, ирония? Решил таким образом посмеяться надо мной?

— Я отлично понимаю, о чем говорю, и уверяю, это вовсе не ирония и не насмешка. Мои слова абсолютны серьезны. И поверь, я прекрасно понимаю, в какое неудобное положение поставил тебя, привезя в отцовский дом. Как и то, что еще вчера заблуждался в отношении тебя. Мне очень хотелось бы исправить совершенные мною ошибки. Но ты отвергаешь все мои попытки наладить с тобой отношения, а поэтому я готов сделать что угодно, лишь бы доставить тебе удовольствие и тем самым искупить свою вину. Только скажи, как я могу это сделать? Сам бы я хотел уединиться с тобой и поцелуями уладить все наши разногласия, а потом, быть может, и прийти к какому-то общему решению. И если на этот момент других острых вопросов больше нет, то не могли бы мы отправиться в спальню, милая?

Глава восьмая

Тремя днями позже Ангелос Зувелекис вышагивал взад-вперед по своему кабинету, одна из стен которого была стеклянной и выходила в сад. Как он ни пытался сосредоточиться на работе, у него ничего не получалось. И где его хваленое умение концентрироваться, где аналитическое мышление, где рационализм и прагматизм? Все эти свойственные ему и достойные, на его взгляд, наивысших похвал качества куда-то улетучились. И не нужно долго ломать голову, чтобы понять, кто в этом виноват.

Только три часа назад он покинул любовное ложе, а все, о чем он мог сейчас думать, — как бы поскорее вернуться в спальню. И что самое удивительное — он мечтал вовсе не о том, чтобы вновь предаться безудержности страсти, что можно было бы легко списать на гормоны, на физиологические особенности здорового мужского организма, а о том, чтобы просто полежать и понежиться рядом с любимой женщиной, неспешно поговорить о пустяках, полюбоваться красотой ее обнаженного тела, посмотреть в глубину ее то нежных, то потемневших от страсти, то хитрых, то таких вдумчивых и понимающих глаз… Короче он мечтал о том, чтобы просто побыть рядом с Шанталь! И это при том, что врозь они в последнее время почти не бывали. Ангелос перевез на виллу многие документы афинского офиса, а поработать толком ему все никак не удавалось.

Ни одна другая интимная связь не выбивала Ангелоса так надолго из привычного седла. По своему опыту он знал, что обычно такая рассеянность характерна для периода ухаживания и завоевания женского сердца или точнее — тела, но стоило ему добиться от женщины благосклонности, как тотчас рвение в делах возвращалось к нему, тем более что и долго обхаживать женщин ему никогда не приходилось. Гораздо чаще красотки сами пытались залезть к нему в постель.

И вот появилась Шанталь… Она не только поглотила все его свободное время и даже большую часть рабочего, но и заставила его самого измениться до неузнаваемости. С несвойственной ему одержимостью он грезил наяву, думая о ней. Причем это не были сексуальные фантазии в чистом виде. С не меньшим наслаждением он раздумывал над каждым ее, словом или поступком. Он мог долго, забыв о времени, вспоминать походку, жесты, интонации голоса любимой женщины, взгляд, движение губ в беседе… Правда, потом, опомнившись, он начинал корить себя за рассеянность, полагая такую сентиментальность признаком приближающейся старости.