— Не останавливалась ли где-нибудь вчера ее светлость по дороге домой после прогулки? — спросил он.

— Останавливалась, ваша милость, у цыган.

— Зачем?

Вопрос прозвучал резко, но Рамон ответил:

— Думаю, ее милости захотелось узнать свою судьбу у цыганки.

— Значит, ты не слышал, о чем она разговаривала с цыганами?

— Нет, ваша милость.

Герцог собирался было задать очередной вопрос, но в этот момент из конюшни вывели одну лошадь.

— Для кого ее приготовили? — спросил он.

Державший под уздцы лошадь конюх ответил:

— Для графа Калвертона, ваша милость. Он велел рано утром подать лошадь, поскольку уезжает в Лондон около полудня и хотел бы до этого немного покататься верхом.

Герцог, не колеблясь ни минуты, принял решение, благодаря чему когда-то славился отличным солдатом.

— Подготовь для меня Победителя и подведи его через полчаса к парадному входу, — отдал он приказание Рамону, — да выбери другого коня, такого же резвого, для себя.

Рамон еще стоял, застыв от изумления, а герцог уже шагал к дому.

Войдя в свой кабинет, он сел за письменный стол. От раздумий выражение его лица стало пугающим. Он не двигался до тех пор, пока часы не пробили время завтрака. Поскольку часть гостей, так же как и герцог, имела привычку вставать рано, завтрак начинался в семь часов утра и длился почти до полудня.

Герцог обнаружил, что в столовой, уже залитой лучами утреннего солнца, еще никого не было. Спустя пять минут в дверях появился запыхавшийся граф Калвертон.

— Доброе утро, Линдбрук! — поприветствовал он его. — Не ожидал застать вас в одиночестве.

— Вы слишком рано пришли, граф Калвертон, — заметил герцог.

— Мне хотелось бы покататься на одном из ваших лучших скакунов, прежде чем возвратиться в Лондон. Надеюсь, вы не возражаете?

— Я рад, что вы оценили моих лошадей, — улыбнулся герцог.

Граф сам взял себе с сервировочного столика одно из серебряных блюд с горячей едой, от которой еще шел пар.

— Вы были необычайно гостеприимны, и у меня есть желание ответить вам таким же приглашением в ближайшем будущем.

Герцог молчал, и граф, удобно устроившись рядом с ним за длинным столом, продолжил:

— Боюсь, я помешал вашему интимному разговору с очаровательной племянницей Брэнстона.

Герцог по-прежнему ничего не говорил, и граф добавил:

— Я так и сказал Анастасии, что не удивлюсь, если наш самый неподдающийся и убежденный холостяк-герцог потеряет свою свободу, настолько хороша собой эта девушка!

Граф рассмеялся над своим замечанием, а герцог внезапно произнес:

— Желаю вам приятно покататься, Калвертон. Вашу лошадь уже подали. Будьте осторожнее, она очень резвая.

— Это как раз то, что мне нравится! — заметил граф.

Выйдя из столовой, герцог быстро, но в то же время решительно поднялся по главной лестнице.

В галерее, куда выходили его комната и комната Анастасии, он огляделся вокруг. Из-за раннего часа везде было очень тихо, и герцог не сомневался, что все дамы еще спали.

Открыв дверь спальни Анастасии, он, как и ожидал, увидел, что в комнате царит мрак. Закрыв за собой дверь, он прошелся вдоль спальни и раздвинул портьеры на том самом окне, из которого выпрыгивал в пятницу ночью.

Солнечный свет озарил все помещение, и Анастасия проснулась.

Она уже собиралась с раздражением отвернуться лицом к стене, как вдруг заметила стоявшего возле окна герцога.

Несколько секунд она молча смотрела на него, не веря своим глазам, после чего воскликнула:

— Тристам! Что ты здесь делаешь?

Герцог подошел к кровати Анастасии и сел рядом с ней.