Сиена улыбнулась.

Несколько секунд он любовался закруглениями ее полуоткрытых губ, восхищаясь уникальным сочетанием в этой улыбке одновременно радостного сияния и легкой грусти.

— Это очень трудно вынести.

— О чем вы? Я не понял.

— То, как вы... Даже когда я была моделью, никто меня так не рассматривал.

— Извините. — Малоун смутился. — Это у меня чисто профессиональное. Понимаете, я должен смотреть на вас именно так. Поэтому позировать для портрета всегда не просто. Мне нужно тщательно изучить ваше лицо и тело. Если хотите, вы должны определенным образом в меня впитаться. — Он сделал паузу. — Могу я спросить вас кое о чем?

Она насторожилась.

— За завтраком мы выяснили происхождение моего имени. А как насчет вашего?

— Я не пони...

— Ваше имя.

— Ах вот вы о чем. — Казалось, Сиена почувствовала облегчение. — Тут все очень просто. Я родилась в маленьком городке в Иллинойсе. Там же провела детство. Мои родители по происхождению итальянцы, причем бабушка с дедушкой (не помню уж с чьей стороны) родом из Сиены. Есть такой старинный город в Италии. Здесь мои папа с мамой провели медовый месяц. Вот откуда у меня это имя.

— Я так и подумал, что ваши родители итальянцы.

— Их уже нет. В двенадцать лет я потеряла и мать, и отца. Почти одновременно.

— Извините, — пробормотал Малоун.

— Мама погибла в автомобильной катастрофе, а через два месяца отец умер от инфаркта. Не выдержало сердце.

— Вы их любили?

— Странный вопрос. Конечно. А разве возможно как-то иначе относиться к родителям?

— Ну, бывают разные ситуации.

— Со своими родителями вы, наверное, не ладили.

Малоун уже жалел, что затеял этот разговор.

— Мне кажется, ладил. Особенно с отцом. Это было несложно, потому что я его ни разу в жизни не видел.

Тишину разорвала пулеметная очередь. Малоун посмотрел в сторону открытой двери. Стреляли где-то справа от Монастыря.

— Это не действует вам на нервы?

— Я уже привыкла. — Сиена передернула плечами. — Меня беспокоят сейчас долгие паузы. Что-то похожее я испытывала, когда жила на Манхэттене. Там так привыкаешь к шуму уличного движения, который не стихает даже ночью, что когда вдруг становится тихо, становится не по себе. Иногда я даже просыпалась посреди ночи.

— Я вас понимаю.

— К сожалению, он не очень удобный. Наверное, лучше принести диванную подушку...

— Не нужно, — поспешно произнесла Сиена и уселась. — Я должна чем-нибудь заниматься?

— Заниматься? Ничем. Просто сидите.

— Но как вы хотите, чтобы я сидела? Голову повернуть направо или налево? Глаза вверх или вниз?

— Сидите так, как вам удобно. — Малоун взял большой эскизный альбом и коробку с угольными карандашами. — Учтите, сейчас у нас всего лишь подготовительный период.

— В таком случае, вы не возражаете, если я встану?

— Только поверните лицо в мою сторону.

Угольный карандаш заскрипел по бумаге.

— Фотографы не допускали, чтобы я стояла неподвижно, — произнесла она через некоторое время. — Мне предписывалось постоянно двигаться. Обычно включали ритмическую музыку. Экспонированную пленку фотограф быстро передавал ассистенту, а сам переходил к другой камере. Так проходила работа в студии. И все это ради одного удачного кадра. Иногда работал вентилятор, направленный на мои волосы.