Господи! Как желал он продолжить то, что началось! Он думал, что сойдет с ума. Сжав зубы, он уткнулся лицом в ее волосы. Она приподняла колени и скользнула ногами по его ногам. Тело ее было нежным и удивительно женственным.

Он несколько раз глубоко вздохнул и приподнялся на локтях. Глаза его привыкли к темноте, и он смог увидеть, что она лежит с закрытыми глазами, голова ее откинута назад и рот слегка приоткрыт.

Господи, подумал он, глядя ей в лицо, ей нравится! Он смотрел на нее, погружаясь в нее ритмичными уверенными толчками. Он решил продолжать тот же сдержанный ритм, хотя тело его молило о разрядке. Он чувствовал, как бархатное кольцо ее сжимается вокруг него. Он знал, что будет продолжать, пока она не достигнет вершины, даже если это займет еще полчаса.

И тут она открыла глаза. На краткий миг, так, что он мог бы решить, что это ему показалось. Ее взгляд был тяжелым от страсти. Но вдруг глаза ее широко распахнулись, и он увидел слезы. И эти слезы покатились из глаз. Он почувствовал, как она заплакала, еще до того, как раздался первый звук. Он знал, что она борется с собой, пытаясь сдержать слезы и всхлипывание. Но у нее ничего не вышло.

И тогда он закрыл глаза и сделал то, с чем боролся так долго, казалось, целую вечность. Он дал себе волю, и скоро, очень скоро оказался наверху блаженства.

Он опустился на нее всем телом и вновь зарылся лицом в ее волосы. Она разрыдалась.

Он перекатился на бок и обнял ее. Может, надо было уйти и оставить ее в покое. Может, именно этого ей сейчас и хотелось больше всего на свете. Но инстинкт защитника оказался сильнее. Он не мог бросить ее здесь в слезах. Он должен был ее успокоить, хотя, возможно, как раз в его утешении она меньше всего нуждалась. Он обнимал ее и баюкал, как младенца, пока она плакала, шептал ей на ухо милую чепуху, гладил по голове.

Когда она наконец успокоилась, он кончиком простыни промокнул ей глаза и свою грудь, залитую ее слезами. Она не пыталась отстраниться. Когда он укрыл ее простыней, даже подвинулась к нему поближе.

Габриэль обнимал ее, не пытаясь разобраться ни в своих чувствах, ни в мыслях. Надо было уйти. Надо было дать ей возможность побыть одной. Но Боже, как сможет он вновь войти в эту спальню, чтобы все повторилось вновь? И как сможет он не входить к ней? В какой кошмар грозит превратиться их брак?

Завтра утром он скажет ей все. Но то, что он собирается ей рассказать, не послужит ему оправданием. Если она узнает обо всем, то поймет, что была лишь простой пешкой в чужой игре. Что до нее не было дела ни одному из игроков – ни Керзи, ни ему самому. Как сможет он убедить ее после этого, что действительно собирается любить и почитать ее до конца жизни?

И если он все же убедит ее, то будет ли этого достаточно для того, чтобы они жили вместе, не страдая?

Он лежал без мыслей, без чувств. Но, увы, спасительное состояние бесчувствия не может длиться так долго, как этого хочется. Надо было уходить. Он понимал это.

Но в тот момент, когда он собрался встать, он, к изумлению своему, понял, что Дженни спит. Сильнейшее напряжение двух последних дней не прошло бесследно. Она спала, прижавшись к нему всем телом, как доверчивое дитя.

У него запершило в горле. Он так долго не плакал, что забыл, как это делается. Он судорожно сглотнул и заморгал, чтобы пропал влажный туман перед глазами.

* * *Ей было хорошо и приятно. На какой-то краткий миг она даже забыла, где она. Но когда это случилось, первая пришедшая ей в голову мысль оказалась предательской, подлой. Она была рада, что он все еще обнимал ее. Она была рада, что он не ушел к себе, как должно было случиться, если верить словам тети Агаты.