– Осторожнее, – раздраженно сказала жена толстяка, потому что Энни случайно задела ее за плечо.

Заметив, что мадам Жиртрест завернула и убрала в сумку два чизбургера с колечками лука и капустой, а также клубничную ватрушку на десерт, Энни подумала:

«Наверно, у нее просто изжога, ведь она столько всего съела». Но затем вспомнила, что старая корова нагрубила ей еще до того, как расправилась со своей порцией, разозлившись, что Энни перепутала ее заказ и принесла салат и помидоры вместо шинкованной капусты.

Обида охватила Энни до глубины души. На лбу выступили капли пота, но руки были заняты, и вытереть лоб она не могла и от этого расстроилась еще больше. Но тут же подумала: «Я сама виновата. Просто я очень плохо работаю». Ее гнев остыл.

Сегодня уже неделя, как она работает в «Парфеноне», но все еще не может освоиться. И самое ужасное, что она, видимо, никогда не освоится. Почему другим официанткам удается хорошо работать? Лоретта, к примеру. Она совсем ненамного старше Энни, но все это для нее так легко! Она будто прогуливается от столика к столику. Да еще и жует резинку!

В первый день Лоретта сказала:

– Между прочим, дорогуша, у меня плоскостопие. Затем, оглядев Энни с головы до ног, втянула внутрь свои прыщавые щеки и добавила:

– Чего я не могу понять, так это что здесь делаешь ты?

И теперь Энни задала себе тот же вопрос. Хотя прекрасно понимала, что ей надо зарабатывать деньги, покупать еду и оплачивать квартиру.

Нет, надо приложить все свое старание, чтобы работать, как другие. Иначе им с Лорел придется ночевать в метро. И уж тогда их непременно заберут в полицию, где Вэл – если он не умер – тут же их найдет.

Эта мысль отозвалась ознобом во всем теле. Вполне вероятно, что он ищет их даже сейчас, в эту самую минуту. Не исключено, что он был в Лос-Анджелесе и выяснил на вокзале, куда они взяли билеты.

– …и тогда я сказала ему: «Если у вас нет более приличных оправданий, молодой человек, можете сами лезть вверх по этим ступенькам и…»

Визгливый голос мадам Жиртрест подействовал на нее так же, как скрип ногтя по меловой доске. Все тело снова облилось потом. Еще нет и полудня, а она уже вся взмокла до безобразия. Вечером снова придется стирать униформу и сушить возле плиты. И один Бог знает, избавится ли она хоть когда-нибудь от этого запаха прогорклого сала, которым провоняло здесь все вокруг. И теперь ее волосы, руки, даже белье пахнут прошлогодним гамбургером. В один прекрасный день ее учует голодная собака и придет откусить кусочек.

Вытерев столик, она повернулась, чтобы уйти, и неловко ударилась об угол. Чашка с недопитым кофе на вершине горы тарелок закачалась и полетела вниз. Сердце у нее остановилось. Она почти поймала ее, но чашка выскользнула из влажных пальцев. И в следующее мгновение Энни в немом ужасе наблюдала, как, словно в замедленной съемке круглая белая чашка катилась ниже и ниже и жирный розовый мазок, оставленный на ободке губами посетительницы, будто ухмылялся ей. Она ударилась о стол, обдав его фонтаном брызг, затем со скоростью пущенного в лунку биллиардного шара пронеслась по поверхности и опрокинулась вместе с остатками своего содержимого па увесистые колени толстой дамы.

Мадам Жиртрест издала вопль. Затем принялась ожесточенно тереть пятно, разлившееся по ее лимонно-зеленым синтетическим брюкам.

– Ты, глупая дрянь! Посмотри, что ты наделала! Это теперь ничем не очистить!

– Простите, – сказала Энни.

Не помня себя, она схватила скомканную салфетку и стала вытирать пятно. Но преуспела только в том, что добавила к нему мазок кетчупа.

Мадам Жиртрест с яростью оттолкнула ее руку.

– Управляющего сюда! Я требую управляющего! – Она поглядела на мужа.