Павел не спешил, закинул на плечо спортивную сумку, закурил «Яву» с фильтром. Местечко, как и ожидалось, депрессивное. Частные дома, западнее — двухэтажные бараки. На фасаде одноэтажной автостанции транспарант: «26 сентября — 27-я годовщина освобождения города от немецко-фашистских захватчиков!» Шел 1970-й год от Рождества Христова, которое в Советском Союзе решительно отменили.

Павел двинулся пешком — ноша к земле не тянула. Городские окраины оставляли гнетущее впечатление. Со времен войны тут мало что изменилось. Частные дома сменились бараками, выросли пыльные тополя. Дул прохладный ветерок — предвестие грядущего похолодания. Но сегодня можно было куртку не застегивать.

Городок тянулся с востока на запад. Севернее протекала Каинка, на юге за скалами раскинулось озеро — возможно, единственная достопримечательность города. В частном секторе кудахтали куры и лаяли собаки. С лязгом и копотью работали механические мастерские. Люди озадаченно поглядывали на необычно одетого незнакомца.

За бараками пролегал пустырь со свалкой. Из живых существ — только собаки, все остальные работали или учились. Огибать горы мусора пришлось по проезжей части. Вся страна была такая — и при этом бодро шла к намеченной цели. Антураж красили только лозунги. «Верной дорогой идете, товарищи!» — значилось на воротах текстильной фабрики.

«А я, интересно, верной дорогой иду?» — подумал Павел, беспокойно озираясь.

Обнаружил табличку — «ул. Пролетарская» — и успокоился. За бараками тянулась вереница панельных пятиэтажек. В минувшие 60-е годы их строили везде — от черноморского юга до Крайнего Севера. Можно сколь угодно критиковать эти несуразные постройки с квартирами-клетушками, но жилищную проблему они облегчили. На детских площадках сохло белье, на газонах паслись коровы.

«Так вот она какая — смычка города и деревни», — подумал Болдин.

Центр Плиевска выглядел приличнее. Старые купеческие особняки перемежались зелеными зонами, остался в стороне городской парк, над ним — застывшее «чертово колесо». Работали продуктовые и промышленные магазины. За едой еще не давились, но товарный дефицит чувствовался даже в Москве. Проверять, как обстоят дела в провинции, пока не хотелось. Павел прошел мимо клуба с колоннами, мимо кафе с фривольным названием «Магнолия», мимо газораспределительной станции.

У трехэтажного здания отдела милиции, облицованного силикатным кирпичом, стояли микроавтобус «РАФ-977» с «милицейской» полосой и «ГАЗ-69» повышенной проходимости. У открытого капота курили люди в форме. Табличка на входе еще не утратила нарядный вид. Их меняли по всей стране два года назад, когда союзное и республиканские министерства охраны общественного порядка переименовали в министерства внутренних дел.

Проникнуть внутрь оказалось несложно. Дежурный изучил удостоверение, сопроводительные бумаги, пальцем показал — наверх. Лишних слов здесь на ветер не бросали. Павел поднялся по скрипучей лестнице, опасливо заглянул в полутемный коридор. Кабинет начальства находился недалеко от лестницы.

— Так-так, позвольте догадаться… — проворчал сидящий за столом товарищ, поднимая голову.

— Здравия желаю, товарищ майор, — поздоровался Павел, — капитан… м-м… старший лейтенант Болдин, командирован из Москвы…

— С единственным концертом? — товарищ в форме язвительно осклабился. Он был еще не стар, под пятьдесят, держал себя в форме, но кожа на подбородке одрябла и волос на голове осталось немного. — Насчет командировки — это ты сильно, приятель. Передо мной можешь не стараться.