А ты поедешь со мной. К черту твое королевство. Они как-то справлялись сами до твоего рождения!
Жасмина лежала в его объятиях, глядя на него снизу верх, и почувствовала, как в душе ее пробуждается дикое, дерзкое желание, пробужденное желанием Конана и равное ему. Но традиции тысячи поколений королей лежали на ней тяжким бременем.
— Я не могу! Не могу! — беспомощно повторяла она.
— У тебя нет выбора, — заверил он ее. — Ты… что за черт?!
Они оставили Йимшу далеко позади, и теперь ехали по высокому гребню, разделяющему две долины. Они находились как раз на вершине скального гребня, откуда хорошо была видна долина по правую сторону. Сильный ветер дул от них, поэтому шум битвы был плохо слышен, но и так снизу доносился звон сабель и стук копыт.
Они увидели, как солнце блестит на остриях копий и остроконечных шлемах. Три тысячи всадников в кольчугах гнали перед собой оборванную банду наездников в тюрбанах, которые огрызались и отбивались на бегу, как волки.
— Туранцы! — пробормотал Конан. — Отряды из Секундерама. Какого черта они здесь делают?
— Кто эти люди, которых они преследуют? — спросила Жасмина. — И почему те так упрямо отбиваются? Им все равно не выстоять, силы слишком неравные.
— Пять сотен моих храбрецов-афгулов, — проворчал Конан, хмуро глядя вниз, в долину. — Они в ловушке, и знают это.
Долина и впрямь оканчивалась тупиком. Она сужалась, превращаясь в ущелье с высокими стенами, которое вело в круглую котловину. Ее окружали отвесные высокие скалы, по которым невозможно было взобраться.
Наездников в тюрбанах оттесняли в ущелье. Им некуда было свернуть, и они неохотно подчинялись, преследуемые градом стрел и ураганом клинков. Всадники в шлемах подгоняли их, но не слишком наседали. Они знали, что доведенные до отчаяния горцы способны на бешеную ярость, и знали также, что добыча в ловушке, откуда она уже все равно не уйдет. Они распознали в горцах афгулов, и собирались загнать их в тупик и вынудить сдаться. Им нужны были заложники для определенной цели.
Их эмир был человеком решительным и инициативным. Когда он добрался до долины Гураша и не нашел ни проводников, ни эмиссара, которые должны были его ждать, он стал продвигаться вперед, положившись на свое собственное знание местности. Весь путь от Секундерама его люди сражались, и теперь многие горцы зализывали свои раны в деревнях среди скал. Эмир знал, что, скорее всего, ни он, ни его люди не вернутся живыми в Секундерам, ибо со всех сторон их окружают враги, но он был преисполнен решимости выполнить приказ — любой ценой отнять у афгулов Жасмину Дэви и доставить ее королю Ездигерду в качестве невольницы. Если же это окажется невыполнимым — отрубить ей голову, прежде чем умереть самому.
Разумеется, обо всем это наблюдатели на гребне горы понятия не имели. Но Конан беспокойно зашевелился.
— Какого дьявола они угодили в ловушку? — вопросил он у окружающего мира. — Я знаю, что они здесь делали — охотились за мной, псы! Совали нос в каждую долину, и угодили в западню, прежде чем сообразили это. Несчастные глупцы! Они хорошо обороняются в ущелье, но долго не выстоят. Когда туранцы затолкают их в эту котловину, они запросто их перебьют!
Шум битвы, доносящийся снизу, стал громче. Яростно обороняющиеся афгулы в узком ущелье на короткий миг задержали одетых в кольчуги всадников, которые не могли бросить на них все свои силы.
Конан мрачно нахмурился, беспокойно зашевелился, положив руку на рукоять оружия, и наконец отрывисто сказал:
— Дэви, я должен спуститься к ним. Я найду место, где тебе спрятаться, пока я не вернусь. Ты говорила о своем королевстве… Ну, не стану утверждать, что эти волосатые дьяволы мне как родные дети, но каковы бы они ни были, это мои люди. |