Побережем совесть. И с гидрогеологами. У них есть результаты последнего нейтринного просвечивания. Но если они убедительных данных в защиту не приведут, то – беспощадно. Ничто не должно угрожать человеку.
– На том стоим. Ясно.
– Так вот, Семен, в таком случае пойдет с вами Хабаров на своем корабле и Мезенцев – на своем. Устроим небольшой аврал… Возьмите с собой что следует. Баллоны с синей полосой. И дадите полную концентрацию.
– Не думал я, что сохранились у нас такие баллоны.
– Как видишь… Я запасливый.
– Если течение прорвется из пещеры, отравим рыбу.
– Я договорюсь с электроловом, он ее уведет. Вот такая схема. Могут быть уточнения.
– Понятно. А с кем ты пойдешь?
– А с чего ты взял, что я пойду? Ну ладно, не скаль зубы. С Хабаровым. Пошел бы с тобой, но столько стариков на одной лодке – это уж чересчур. Наверное, из ученых тоже кто-нибудь захочет. Того посадим к Мезенцеву. Ну, вот и все, пожалуй. Выход – через четыре часа. Твои все отдыхают?
– А, конечно, – сказал Седой. – Что им еще делать?
– Чтобы были как огурчики. Потому что работы, чувствуется, будет немало. А откладывать мы тоже не можем: в таких случаях лучше поторопиться, чем промедлить. Хотя уничтожить радиационную опасность никогда не бывает слишком рано. А твой парень молодец: не натолкнись он на это – мы бы, пожалуй, отложили на денек-другой.
– Он молодец.
– Да… Ну, ты свободен. Подготовку закончить засветло.
9
Было темно, и лучи прожекторов ослабевали и иссякали уже в нескольких десятках метров, упираясь в как будто бы утратившую прозрачность воду. По бортам и сзади царила призрачная ночь; только по временам желтоватые, зеленоватые, красноватые огоньки то вспыхивали, то угасали, и было трудно определить расстояние до них, которое могло равняться и сантиметрам, и многим метрам. Впереди не было ничего. Затем показалось, что там все же что-то есть: ночь сгустилась, а количество красноватых огоньков в ней внезапно увеличилось. Сидевший в шестом кресле небольшой, полный, как будто все время дремавший человек сразу широко раскрыл глаза и всем телом подался вперед, оглядываясь.
– Это они? Глаза? Это свечение… Да ну, как же вы не видите! Очень интересно. Совсем необычно! Как жаль, знаешь ли, что вы не провели сколько-нибудь систематических наблюдений над ними. Даже не позаботились получить хоть один неповрежденный экземпляр – нехорошо… Строение, образ жизни – все это, дорогой мой, помогло бы установить хотя бы их происхождение – очень важно, очень…
– Не до того было, – проворчал Седой.
– Очень жаль, дорогой. Потеря для науки. Полезу сам. А?
– Я тебя, Автандил, не выпущу. Съедят.
– Ну, такое старое мясо… Нет, послушай, в самом деле. Такие любопытные представители фауны средних глубин…
– Нет, нет. Откровенно говоря, Автандил: какой уж ты теперь пловец!
– Правда, дорогой, – сказал толстяк и захохотал. – Какой я теперь пловец, а? Ах, какая правда… Ну пусть кто-нибудь другой попробует достать экземпляр.
– Это не шутки, Автандил, выходить здесь.
– А я не шучу, – сощурился Автандил. – Разве с наукой шутят? Надо достать, дорогой.
– Не знаю. Да и кого послать?
– Валерий пошел бы, – тихо сказала Инна.
– Я, – сказал Эдик.
– Ты? – Седой покачал головой. – Ты ведь не отдохнул даже: я видел, возился в барокамере…
– Разве там не все было в порядке? – удивилась Инна…
– Все, все, – с досадой произнес Эдик. |