Расплавленное масло достигло сердца и застыло лужицей у какого-то из клапанов, не успев проникнуть внутрь, а Дина неожиданно увидела перед собой (на миг, изображение появилось, дернулось и исчезло) большой зал с рядами длинных, похожих на парты или скорее на депутатские скамьи в Кремле, столов, за которыми сидели и смотрели на нее белобородые старцы и относительно молодые мужчины, бороды которых, хотя и были черны, но свидетельствовали не о юности, а о благочестии.

Собрание это даже на протяжении одного, выхваченного наугад, мгновения выглядело суровым, требовательным и не прощающим. Именно эти ощущения испытала Дина, хотя и поняла сразу, что это были не ее ощущения, она лишь восприняла мысленный крик мужа, стоявшего на кафедре и говорившего слова, шедшие не от сознания, а откуда-то из глубин души, которую он, как ему казалось, знал, но, как оказалось, на деле и не знал, и не понимал.

В следующую секунду Дина вернулась в свою квартиру в Ир-Ганим и с ненавистью подумала об И. Д. К., сотворившем эти напасти, сложности и глупости. Подумав о нем, она сразу и увидела предмет своей ненависти — он выбирался из кустов роз в Саду независимости, на ходу вытаскивая колючку из ладони.

Если бы Дина могла, она с большим удовольствием воткнула бы эту колючку в более важное для жизни место — в сердце, например. Дина не любила перемен. Но всю жизнь делала, в основном, то, что не любила. Начать с того, что она поступила на филологический факультет университета, хотя собиралась стать биологом. Но биологического факультета в ее родном Чернигове не было, а на киевском филфаке оказался самый маленький конкурс — один человек на полтора места, и не пройти мог разве что полный дебил. Потом она вышла замуж за Илью — разумеется, не потому, что очень этого хотела: ей надоело отвечать отказом на его ежедневные предложения руки и сердца. Многие годы она проработала на кафедре славистики, и вовсе не по призванию — таким оказалось распределение (потрясающе удачное, по мнению всех), и менять что-то в дальнейшем Дина не пожелала. Когда муж, поддавшись общей еврейской панике начала девяностых, собрался в Израиль, она прекрасно понимала, что это не более чем эффект толпы, и пыталась переубедить Илью, но он, рассчитав, по его мнению, здраво, решения своего на этот раз не изменил, наивно, по ее мнению, полагая, что Бог Израиля непременно поможет им на новой родине. Всевышний действительно помог — Илья попал в ешиву, которая не была откровенно ортодоксальной, и потому муж не требовал, чтобы Дина повязала голову косынкой или носила парик. Но отношения Ильи с тестем и тещей были испорчены — старые коммунисты Илью не понимали и даже немного презирали, считая его поведение типичным приспособленчеством.

Занявшись привычным делом — приготовлением обеда, Дина думала о том, как хорошо было бы вернуться на день-два назад, чтобы все опять шло по накатанным рельсам. Вывод напрашивался один — убить проклятого И. Д. К. Абсурдность вывода была очевидной, но, тем не менее, пока жарились котлеты, Дина успела составить по меньшей мере пять фантастических планов убийства. Это отвлекло ее от мыслей о ближайшем будущем. Сняв сковороду с плиты, Дина по привычке поглядела на часы — половина второго — и начала ждать мужа, будто он должен был возвратиться не из Большой синагоги, а, как обычно, из своей ешивы.

Психологам известно душевное состояние, когда сознание отказывается принимать реальность такой, какая она есть, и строит себе убежище, восстанавливая обстановку, которая больше не существует.