|
— В следующий раз принесу тебе что-нибудь. Посмотрим, — рявкнул Сур. По пути домой отец не проронил ни слова. Он молчал и во время ужина, состоящего из овечьего сыра, молока и лепешек. Я был ужасно зол, но то, что я рос в атмосфере страха и террора, научило меня держать язык за зубами. Закончив ужин, отец резко вскочил, так что стул отлетел к противоположной стене, и изо всех сил ударил себя кулаком в грудь. — Трус! Слизняк! — закричал он. — О Боже! Я не могу вытерпеть этого! Я сойду с ума, если буду и дальше терпеть эти издевательства! Я больше не мужчина! Теперь нет мужчин. Все мы черви, которых эти свиньи топчут ногами, грязными копытами. И я не осмелился ничего сказать! Я стоял молча, пока этот подонок оскорблял меня, плевал на меня! Я все терпел и что-то жалобно мычал. Это невыносимо! Прошло всего несколько поколений, а они вытравили мужество у американцев. Мои предки сражались под Бункер Хилл, при Геттисбурге, Сан-Хуане, Шато Тьери. А я? Я преклоняю колени перед каждым дегенератом, которого назначили на должность из Вашингтона. И все они не американцы, и даже не земляне. Я склоняю голову перед этими вонючими с Луны — Я, представитель самого великого народа на Земле! — Юлиан! — воскликнула мать. — Будь осторожен, дорогой. Кто-нибудь может услышать. Я увидел, что она дрожит. — А ты разве не американка? — прорычал он. — Юлиан, не надо, — взмолилась она. — Я ведь беспокоюсь не о себе, ты это знаешь. Я беспокоюсь о тебе и моем мальчике. Я не хочу, чтобы тебя забрали, как это случилось со многими, кто говорил то, что у него на душе. — Я знаю, дорогая, — сказал он после паузы. — Я беспокоюсь за тебя и сына, ты беспокоишься за меня и сына. И все продолжается по старому. О, если бы нас было побольше, если бы я мог найти тысячу мужчин, которые бы осмелились выступить против завоевателей. — Тише, — предупредила мать. — Вокруг столько шпионов. Каждый может оказаться им. Поэтому я предупредила тебя, когда пришел Пит. — Ты подозреваешь Пита? — спросил отец. — Я ничего не знаю, но я боюсь всех. Так жить страшно. Но я живу в этом страхе все время и моя мать жила также. И ее мать тоже. Я никогда не смогу привыкнуть к этому страху. — Американский дух согнут. но не сломан, — сказал отец. — Будем надеяться, что он никогда не будет сломан. — Если наше сердце страдает вечно, — сказала мать, — оно никогда не сломается. Но это очень трудно так жить. Трудно когда мать даже не хочет приносить в мир ребенка. — Она взглянула на меня. — Потому что его ждут страдания и унижения. Я всегда хотела иметь много детей, но я боялась этого. Особенно я боялась, что будут девочки. Быть девушкой в такое ужасное время… После ужина мы с отцом подоили овец и крепко заперли овчарню. Больше всего мы боялись собак. Их с каждым годом становилось все больше и они были наглее. Теперь они бегали стаями и человеку было небезопасно выходить на улицу по ночам. Нам было запрещено иметь не только огнестрельное оружие, но даже луки, стрелы. Так что мы не могли отгонять собак и те, чувствуя нашу слабость, стали подходить к нашим домам все ближе и ближе. Это были большие собаки, бесстрашные и сильные. А одна стая состояла из поистине огромных собак. Отец сказал, что это помесь колли и черных овчарок. Это были хитрые, свирепые собаки. Они наводили ужас на весь тевиос. Мы назвали их Адские Псы. 3. |
