Магнат Кисель ликует и тотчас же сообщает архиепископу-примасу о достигнутой им дипломатической победе, главным в которой он считает то, что «Хмельницкий уговаривал повстанцев и ему помогали другие казацкие старшины». Уговаривал же гетман мириться с панами военную Раду, всю громаду в 70 тысяч человек.

Кто составлял ее? Ведь запорожцев с Хмельницким пошло лишь 8.000, а реестровых было всего-навсего 6.000?

Остальную часть, подавляющее большинство повстанческой армии (не менее 50 тысяч) составляли крестьяне, те, свободу которых Хмельницкий не защищал и защищать не собирался.

Но он сам уже не владел развитием движения. Оно стихийно развертывалось помимо него. Все южнорусское крестьянство бушевало, вырезывая шляхту и магнатов. Им был выдвинут, помимо Хмельницкого, и другой вождь – не принадлежавший к шляхте Кривонос, который вступил в смертельную борьбу с могущественнейшим из магнатов новообращенным католиком, но русским по крови и православным по воспитанию князем Иеремием Вишневецким и с другим мощным магнатом, столпом православия, князем К. Острожским. Кривонос разбивает их в двух боях под Константиновым.

Энергичный и талантливый полководец Вишневецкий продолжает борьбу с ним, жестоко расправляясь с крестьянами.

– Мучьте их так, чтобы они чувствовали, что умирают, – приказывает он палачам.

Но мягкотелый Острожский в ужасе вопит, требуя помощи у католического примаса: «Я не мог устоять под Константиновым, потому что сила неприятельская неслыхана. Теперь уведомляю Вас, что уже пахнет конечной гибелью».

В тон ему стонет и другой русский православный магнат, воевода Киевский Тышкевич: «Наши братья делаются добычей неприятеля, – пишет он примасу, – каждый холоп есть наш неприятель, каждый город, каждое селение мы должны считать отрядом неприятельским». Так характеризует он свое отношение к южнорусским православным крестьянам.

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 17 апреля 1954 г

№ 222, с. 5–6.

* * *

Крестьянская война охватила уже весь край. К Хмельницкому стеклось свыше 120.000, не считая группы Кривоноса и остальных «гайдамацких куп». Шляхетство в панике бежит в Польшу, но тонкий политик Кисель не унывает. Он правильно оценивает расстановку сил, знает, кто враг и кто союзник, и добивается того, что Хмельницкий арестовывает

Кривоноса, казнит сотню его мужицких подручных, а всех взятых им в плен шляхтичей выпускает на свободу. Это большой успех для всего панства. Однако князь Острожский портит дело, напав на повстанцев. После первого успеха, он снова начисто ими разбит.

Панство бессильно. Поднятый на гребень волны крестьянского русского движения, Хмельницкий торжественно вступает в Киев.

«Ты предал Украину, Богдане…»

Дорога в беззащитную Варшаву открыта. Город Львов выплатил Хмельницкому огромную контрибуцию и Крымской Орде заплачено. Хмельницкий стоит под замостьем в Галиции. У него 150.000 войска, у панов лишь 5–6 тысяч, значительная часть которых – ненадежные реестровые казаки. Казалось бы, время покончить последним ударом с Речью Посполитой и освободить всю южную Русь от владычества иноверных панов, вывести из неволи порабощенных единоверцев. Но Хмельницкий иного мнения. Он бездействует, ожидая выборов нового короля и по первому слову избранного Яна-Казимира (которого он интимно именует «мой пан») не только отводит войска назад, к Днепру, но распускает крестьянское ополчение и ожидает в Киеве парламентеров бессильного нового короля.

Хмельницкий теперь уже сам – первый магнат на опустевшей после бегства польского панства южной Руси. Его личные враги Конецпольский и Потоцкий повержены.