Тот факт, что сообщения о крестильных дарах, полученных от византийского деда приведены только в поздних списках, сам по себе уже наводит на некоторые сомнения в их точности. Ведь эти поздние списки прошли уже через руки нескольких переписчиков и, что еще значительнее, подвергались пересмотру и исправлениям нескольких «редакторов», кадры которых обычно заполнялись в домосковском периоде русской истории выходцами из самой Византии или подчиненных ее влиянию славянских земель, в силу чего и являлись проводниками византийских же религиозных и политических тенденций. Византия же на всем протяжении ее торговых и политических со прикосновений с Русью смотрела на нее, как на свою полуколонию или во всяком случае, как на варварское государство, входившее в сферу влияния Восточной Римской Империи. Свой авторитет, свое культурное превосходство над Русью она стремилась утвердить всеми путями. Не будучи в состоянии подчинить себе Русь воинской силой, византийские политики были вынуждены прибегать к другим средствам, в числе которых было и умышленное искажение русских исторических памятников. Так, например, явное влияние византийских «редакторов» заметно в летописном сообщении о крещении великого князя Владимира, где высокий духовный порыв Равноапостольного русского князя, приведший его к Истине Христовой, подменен чисто плотскими, низкими влечениями к вину и свинине, вкушать которые запрещали другие религии.

Аналогичная операция была, очевидно, проделана и с подлинными летописными сообщениями о прибытии на Русь венца и барм Мономаха, как «даров» слабому, ниже стоящему младенцу от его высокого, могущественного деда.

Эти сообщения поставлены в летописях под 1119 и 1120 гг., когда император Константин Мономах был давно уже погребенным, а русский Владимир Мономах был уже великим князем. Факт, который сам по себе уже наводит на большие сомнения.

Помещенный в полном собрании русских летописей Густынский летописный список дает ключ к разъяснению этого явного несоответствия. Густынская летопись прямо сообщает, что дары были присланы Владимиру Мономаху императором Алексеем Комнином, действительно занимавшим в это время византийский императорский трон, а не давно уже умершим императором Константином Мономахом. Эти дары состояли из креста Животворящего Древа, царского венца, сердоликовой чаши, принадлежавшей некогда Римскому императору Октавиану Августу, и золотых цепей с оплечиями (бармами). Они были доставлены в Киев особым византийским посольством, во главе которого стоял Эфесский митрополит Неофит, возложивший венец и бармы на Мономаха, именуя его при этом царем (кесарем), т. е. признавая за великим русским князем равенство с византийским императором, чему до того Византия ожесточенно противилась.

Встает вопрос: чем же была вызвана присылка столь ценных даров в сопровождении высокоторжественного посольства, официально признавшего полный государственный суверенитет и могущество юной Руси?

Один, также замолчанный либеральными историками эпизод, дает нам вполне исчерпывающий ответ. Дочь Владимира Мономаха Мария была замужем за Леоном, сыном и наследником царствовавшего после Константина Мономаха императора Диогена. У них к этому времени был уже сын Василий, в будущем также законный наследник византийского императорского престола. Но занять престол зятю Владимира Мономаха, царевичу Леону, не пришлось. Его отец, император Диоген, был свергнут с престола патрицием и богачом Алексеем Комнином, как это было в обычае Византии. Царевичу Леону пришлось скрываться вместе с семьей, но будучи смелым и энергичным, он сгруппировал во Фракии и на Дунайской границе Империи своих сторонников и совместно с ними начал борьбу против узурпатора Комнина за свои законные наследственные права. Эта борьба велась Леоном не без содействия его тестя, русского великого князя Владимира, о чем свидетельствует тот факт, что в войске Леона были половцы, призвание которых на Балканы не могло быть осуществлено без помощи Киевского Стола.