Обливаясь потом, Пэми разглядывала его, поглаживала себя по мокрому животу и вытирала ладони о бедра.

– Мистер? – позвала она.

Никакого ответа. Пэми осторожно попятилась и слезла с датчанина. Миновав на четвереньках его ноги и край кровати, она очутилась на полу и уставилась на своего клиента вытаращенными глазами. Тот лежал, будто большая тряпичная кукла, из которой сыплются опилки. «Я его убила, – подумала Пэми и блаженно улыбнулась при этой мысли. Прежде ей никогда не доводилось гробить людей. – Я прикончила его своей пиписькой».

Пэми огляделась, увидела открытый чемоданчик на тумбочке, и глаза ее загорелись.

Надо его спереть!

Она шагнула к чемоданчику.

– Ммммммммммууууууммммм… Агхххххххаааахххх…

Пэми в ужасе повернулась. Датчанин был живехонек; он поднял голову и левую руку и пытался на что-то указать. Глаза его были полны боли и страха.

– Лек… арство… – выдохнул он. – Ящик… Лек… арство…

Живой. Но умирает. Пэми смотрела на него и не шевелилась.

Он снова закричал. И снова. И снова. Потом его голова откинулась назад, рука упала, шея странно вывернулась, а глаза уставились на Пэми.

– Я… – выдохнул он и захрипел. – Я… вызову… – теперь это был сдавленный свистящий шепот. – Полицию…

Он принялся шарить вокруг нетвердой рукой, пока не наткнулся на телефон.

Нет! Это грозит страшной бедой! А до денег – рукой подать. Пэми оторвала взгляд от датчанина и посмотрела на чемоданчик. Она заметила охотничий нож, и глаза ее вспыхнули.

Датчанин понял, что у нее на уме, раньше, чем Пэми добралась до чемоданчика.

– Я не буду звонить! Я не буду звонить!

Но Пэми уже сжимала деревянную рукоятку. Ножны отлетели в угол. Женщина бросилась на датчанина, как гепард, и принялась наносить удары ножом сверху вниз, снова и снова. Она пронзила его раз сто. Скрипя окровавленными зубами, гортанно рыча, собирая все силы до капли, она разила датчанина опять, опять, опять, опять, пока наконец нож не застрял, зацепившись за что-то, и ее скользкая ладонь сорвалась с рукоятки, когда Пэми извлекала клинок из очередной раны.

Она еще с минуту посидела верхом на ногах своей жертвы, задыхаясь и дрожа от мышечного напряжения. Потом снова по-рачьи слезла с трупа, остановилась посреди комнаты, и ее затрясло. Кровь так и хлестала из датчанина, она капала с ножа всякий раз, когда Пэми заносила его, и теперь ею было забрызгано все вокруг. Даже на потолке виднелись темные крапинки. Кровь впитывалась в матрас, потому что Пэми в исступлении дважды промахнулась и, взрезав покрывало и простыню, проткнула грязную набивку. Огромные потеки и пятна покрыли стены и задернутые шторы, зеркало на дверце шкафа затуманилось от крови. Большой ковер прилипал к босым ступням. У Пэми было такое чувство, будто ее окунули в громадный чан с теплым малиновым вареньем. Чужая кровь запеклась на ее ноздрях, Пэми хватала ртом смрадный воздух и пыталась собраться с мыслями.

Башмаки, платье, сумка. Башмаки темные, на них ничего не видно. Платье было испещрено капельками подсыхающей крови, сумка тоже. Попытавшись вздохнуть, Пэми захрипела и ошалело побрела в ванную. Пустила воду в раковину, потом включила еще и душ и забралась под струю. В прошлом клиенты несколько раз пускали ее в душ в роскошных гостиничных номерах, поэтому она умела управляться с сантехникой. Сняв с куска мыла бумажную обертку, она принялась намыливать волосы, снова и снова. Потом ополоснула их под мощной струей и намылила опять. Это продолжалось, пока стекающая с головы пена не стала белой, утратив розовый оттенок. Потом Пэми начала драить руки, ноги, туловище. Волосы на лобке напоминали губку, пропитанную кровью, и их пришлось выжимать несчетное число раз.