Люк часто оставляли открытым, сегодня он тоже не был заперт, и Пэми вылезла из него, опираясь ладонью о застеленную толем крышу, еще хранившую солнечный зной. Медленно подойдя к фасаду здания, она села на парапет, достигавший коленей, и посмотрела сквозь кроны деревьев на проулок. В темноте утрамбованный грунт дороги казался мягким, похожим едва ли не на подушку.

«Интересно, почему я убила датчанина? – думала Пэми. – Что мне было нужно? Теперь я хочу только спать, устала копаться в этом дерьме. Хватит с меня этого дерьма. Хватит этих клиентов, похожих на датчанина, хватит этого дерьмового жилья, где приходится заколачивать себя гвоздями. Не надо мне этой поганой болячки в крови. Что же будет, когда появятся язвы? Тогда уж никто не даст мне двадцать шиллингов. Тогда уж меня и задарма никто не трахнет. Что же мне было нужно? И что нужно мне теперь?»

Пэми подняла глаза и пожалела, что на небе нет звезд. На глаза ее навернулись слезы, и Пэми устремила их на небосвод, жалея, что звезд сегодня не видно. Она расслабилась, глядя вверх, стараясь ни о чем не думать. Просто отдохнуть и наплевать на все…

– Хочешь спрыгнуть?

Пэми испуганно оглядела крышу. Она хлопала глазами, и слезы падали с ресниц.

– Где вы? Кто вы?

Голос был женский, но откуда он доносился?

– Я тут, – ответила женщина и помахала рукой; она сидела в углу крыши, опираясь спиной о низкий парапет. – Если пришла охота прыгать, дай я сперва спущусь вниз.

– Не собираюсь я прыгать, – ответила Пэми. Она встала с парапета, чуть покачнулась, потеряла равновесие, но вновь обрела его и не сверзилась вниз. – И никогда не собиралась, – добавила она угрюмым тоном человека, обнаружившего, что за ним подглядывают.

– Ты была бы не первой, кто сиганул с этой крыши.

– Но я не сиганула. Просто поднялась подышать свежим воздухом.

– Я тоже.

Пэми подошла к женщине и увидела, что та – такая же шлюха, как и она сама. Такая же тощая чернокожая девица, которой некуда податься. Пэми снова уселась на парапет, поближе к ней, но на этот раз над боковым фасадом здания. Под ней, футах в семи или восьми, виднелась крыша соседнего дома.

– Я прихожу сюда бессонными ночами и грежу, – объяснила женщина.

– Вот уж чего не люблю, так это грез, – ответила Пэми.

– Мне нравится грезить наяву, – сказала женщина. – Прихожу сюда и мечтаю о том, что бы я сделала, будь у меня много денег.

Пэми почувствовала внезапную тревогу. Много денег? Неужели это какой-то знак? Знамение?

– И что бы ты сделала? – спросила она. – Что бы ты сделала, будь у тебя много денег?

– Начала бы с того, что смылась отсюда, – ответила женщина и засмеялась.

Пэми последовала ее примеру, вспомнив о спрятанных в стене деньгах. Начнем с того, что она еще ни с чего не начала и никуда не смылась. И вообще пока ничего не предприняла.

– А куда бы ты поехала? – спросила она.

– В Америку, – ответила женщина.

Пэми бросила на нее удивленный взгляд.

– В Америку? Зачем?

– А почему нет? Ведь все богатые люди там, не так ли? Будь у меня много денег, я, естественно, пожелала бы разделить общество богатых людей.

«Что мне делать в Америке?» – спросила себя Пэми, и этот вопрос пробудил в ней какое-то странное чувство.

Женщина снова заговорила. Голос ее звучал, как колыбельная песня, казалось, она старается убаюкать себя.

– Я бы поехала в Америку, туда, где живут черные американцы. Тогда все подумают, что я тоже американка. Я говорю по-английски, как они.