Обличье это я избрал, поскольку хотел предстать перед Сьюзан Кэрриган в наименее, по ее меркам, устрашающем виде. А значит, мужчиной я быть не мог, уж это само собой разумеется. У привычного глазу златовласого босоногого отрока в белых одеждах недостаточно убедительная наружность, во всяком случае в здешних местах. Ребенок, конечно, никого не устрашит, но никого и не уговорит участвовать в объявленном журналом конкурсе. Молодая привлекательная женщина, не обремененная всякими там комплексами, не смогла бы преодолеть зону настороженности, поскольку на нее смотрели бы как на своего рода соперницу. Вот я и выбрал облик существа, каких немало крутится вокруг Сьюзан Кэрриган, да еще больного и дохлого, чтобы уж все было при всем.

Мы, ангелы, принимаем любое обличье, какое хотим, и вы это знаете. Мы умеем складывать атомы своего свободно текущего естества, а тела других живых существ используем только в случае крайности, когда некуда деваться. Поэтому моя собственная протоплазма помогает мне сделаться то пастухом, который присматривает за своим стадом по ночам, то центурионом, говорящим одному «проходи», а другому – «стой»; бывал я и оленем, мелькающим в сосновом бору и обретающим спасение. А однажды пришлось превратиться в бабочку; я тогда так запутался в ее немыслимо крошечном мозгу, что едва не позабыл, кто я такой, и чуть не остался бабочкой до конца ее дней, точнее, дня (вот же она, воплощенная скоротечность!). Любопытно, подох бы я вместе с этой бабочкой? Понятия не имею, хотя вопрос этот и представляет для меня некоторый интерес, особенно теперь, когда все изменилось.

Потому что Он за нами не следит. Понимаете, мы – что лазутчики в шпионских книжках: как только нас посылают на задание, мы оказываемся предоставленными самим себе. И самая большая опасность для нас (как и для людей, хотя они этого не понимают) заключена в свободе нашей воли.

В этом и состоит парадокс, недоступный никакому пониманию. Господь всемогущ, это одно из Его свойств. Но при всем при том ангельская и людская воля остается свободной, мы можем избирать свою судьбу, можем даже идти наперекор Его желаниям (как это сделал пресловутый Люцифер). Вот почему Бог никогда не дает людям покоя, влезает в разные мошенничества и мелкие заговоры, иногда развлекается шулерством, разрушает иллюзии и забавляется зеркалами. И все – лишь затем, чтобы заставить людей желать того же, чего желает сам. И теперь, когда Он возжаждал покончить с этим миром, в ход пошла та же метода. Вот почему меня прислали сюда, чтобы все устроить, подготовить сцену и растолковать безмозглым актерам их роли.

Покончить с этим миром. Да так, чтобы люди сами разожгли последний пожар, сами окутали земной шар свирепым всепроникающим огнем, после которого на угольях не останется никакой жизни: ни травинки, ни букашки, ни капельки воды, в которой бактерии могли бы начать все сызнова. Ничего не останется, только мертвый шар, вновь и вновь облетающий свое солнце. И все это человек совершит сам, по собственной воле. А я только немножко помогу ему.

2

Взрыв был слабый, он затронул только одно помещение в лабораторном крыле, да и то почти не пострадало. Два искореженных железных стола, два разбитых деревянных стула. Несколько пузырьков и склянок вдребезги, три окна, краска на потолке и стенах – вот и весь ущерб. Пустяки, право слово, пустяки.

Но, черт возьми, разве в этом дело? Карсон, черт возьми, знал, в чем дело, потому что, черт возьми, он знал, какие замыслы вынашивает Филпотт. Этот Филпотт вполне мог поднять на воздух весь университет. Вместе с его президентом, Ходдингом Кэйбелом Карсоном IV, которому совсем не хотелось прекращать существование в зените трудовой славы только потому, что какой-то одержимый не желает быть рядовым знаменитым бойцом передовой линии научного познания и никак не может прекратить свои опыты.