– Общественное место, внезапно и целиком выведенное из общественного обихода, в мгновение ока становится воплощенной легендой.

Да, в то время воображение скакало галопом по бескрайнему полю легенд. За несколько месяцев в памяти людей и в самом деле протекло тысячелетие.

И вот в эти-то времена закусившей удила вечности шесть людоедов из «Общества 111» нашли себе приют в таинственной полутьме этого хранилища допотопных товаров.

– Кто они были?

– Вы знаете не хуже меня. Шесть человек самого разного воспитания и склада, объединенные презрением к тем, кого Элистер Кроули называл мерзкими ублюдками двадцатого века, но при этом преисполненные решимости как можно лучше использовать ситуацию развороченного муравейника.

– Профессор Леонар – он был из них?

– Да. Он-то как раз и утверждал, что воплощает дух Элистера Кроули. Другой отождествлял себя с Жилем де Рецем и так далее. Всех их объединял демонический синкретизм, который они рассматривали как душу своего времени. Да так оно и было, молодой человек, они действительно были душой своей эпохи, душой, питавшейся живой плотью.

– Плотью детей?

– А иногда и животных. Например, собаки, которую Леонар загрыз зубами.

(Вот, значит, что почуяла твоя душа, старина Джулиус! Рассказать – так не поверят…)

– Откуда они брали детей?

– Во время голода Жиль де Рец заманивал их, открывая свои закрома. Они же открывали им дверь в царство игрушек.

(Рождественские людоеды!)

– Люди, которые боялись ареста, передавали своих детей подпольной организации, которая бралась переправить их в Испанию, в Соединенные Штаты, подальше от массовых убийств. На деле же их путь заканчивался во тьме Магазина. И вот шестой, и последний, тот, что поставлял детей, теперь должен умереть.

– Когда?

Я задал этот вопрос совершенно непроизвольно, твердо убежденный при этом, что вырвать у него ответ не удастся никакими силами.

– Двадцать четвертого числа этого месяца.

Он посмотрел на меня с улыбкой и повторил без малейшего колебания:

– Двадцать четвертого, в 17.30, в отделе игрушек. И вы будете при этом присутствовать, молодой человек. Полагаю, что дивизионный комиссар Аннелиз тоже придет.

Он заставил меня шесть раз сделать пересадку. В облицованных плиткой переходах он шагал абсолютно беззвучно. Только тогда я заметил, что на нем мягкие тапочки.

– Что делать, годы… – пробормотал он с извиняющейся улыбкой.

Он ответил на все мои вопросы, в том числе и на тот единственный, который заключает в себе все остальные:

– Зачем вы меня втянули в это дело?

Поезд с грохотом катился где-то в районе Гут д'Ор. На сиденьях мотали головами сонные негры. Спящие головы на чутких плечах.

– При чем тут я?

Он долго смотрел на меня, как будто сверяясь с каким-то внутренним регистром, и наконец ответил:

– Потому что вы святой.

И так как я посмотрел на него бараньими глазами, он счел нужным разъяснить, что он имеет в виду:

– Вы выполняете замечательную работу в этом Магазине, работу, которая воплощает человечность в чистом виде.

(Скажешь тоже…)

– Беря на себя ответственность за вину каждого, взваливая себе на плечи все грехи торговли, вы ведете себя как истинный святой, чтобы не сказать – как Иисус.

(Я – Иисус? Господи Иисусе!)

– Я вас так долго ждал!

В его глазах внезапно зажглось множество огоньков, как в день сошествия Святого Духа к апостолам. И так освещенный изнутри, он объяснил, почему регулярно взрывает бомбы у меня под носом. По его мнению, искоренение абсолютного зла должно совершаться перед лицом его антипода, воплощенного добра, козла отпущения, символа преследуемой невинности, иначе говоря, на моих глазах.