– Вы должны сами решить, – кротко заметила мадам, – кто покинет королевский двор: я или моя сестра.
Людовик с грустью посмотрел на Луиз-Жюли де Майи. Он не мог не помнить, как счастливы они были в первые годы. Он знал, что Луиз-Жюли все еще любила его и продолжала бы любить его с той же искренностью, даже если бы он потерял корону и остался без гроша. Ее любовь всегда была неизменной. Людовик понимал, что король редко находит такое чувство в приближенных. Окруженный льстецами, подхалимами, надеющимися получить место под солнцем, он должен был бы молиться на эту женщину и всегда держать ее рядом.
Но властная мадам де ла Турнель, неотразимая сестра Луиз-Жюли, поставила свои условия, и он не может их не выполнить.
– В Версале не нуждаются в вашем присутствии, – сказал Людовик Луиз-Жюли.
Она смотрела на него, словно громом пораженная, и королю стало стыдно.
Положив руку ей на плечо, он продолжал уже гораздо мягче:
– Мне очень жаль, моя дорогая. Луиз-Жюли понимала, кто это сделал, но злиться на свою великолепную сестру у нее не было сил. Она уже не удивлялась, что член ее семьи может отобрать у нее последнюю радость в жизни. Она смирилась с бесконечными утратами.
Людовик помнил все. Как после смерти мадам де Винтимиль Луиз-Жюли, забыв об унижении, пришла утешить его. Он помнил, как она приняла ребенка мадам де Винтимиль и заботилась о нем. Сейчас он поступал очень жестоко, и ему было тяжело.
Он беспомощно смотрел на Луиз-Жюли, желая, чтобы та сама поняла, что его заставили прибегнуть к подобным мерам.
Луиз-Жюли заметила замешательство короля. Она прекрасно знала, что Людовик ненавидел подобные сцены. Как обычно, она просто скромно опустила голову, чтобы больше не расстраивать его выражением глубокого страдания на своем лице.
– Я сейчас же уеду, ваше величество, – безропотно ответила она.
– Спасибо, – сказал Людовик с неподдельной благодарностью.
Луиз-Жюли развернулась и пошла прочь. Она не знала, как жить дальше. Изгнание означало то, что она больше не является придворной дамой, и впереди ее ждала не только неизвестность, но и нищета.
Но такова воля мадам де ла Турнель, и Луиз-Жюли, как и Людовик, должна была подчиниться ей.
Мари-Анн праздновала победу. Наконец-то она стала герцогиней де Шатору, и титул приносил ей в год доход в 85 тысяч ливров. Следующей задачей было заставить короля действовать. Мари-Анн верила, что, если Людовик станет королем в прямом смысле слова и встанет во главе государства, его министры, низвержения которых она добивалась, лишатся своего влияния.
Мари-Анн с подобающей страстью отдавалась любви с Людовиком, но потом, когда удовлетворенный король лежал подле нее, она заставляла его обсуждать деятельность его министров.
– Моя дорогая, – сказал король, – вы слишком уж сильно обеспокоены государственными делами. Почему бы нам всецело не отдаться удовольствию? Существуют люди, которые вполне могут заниматься государственными делами.
– Я не понимаю, мой дорогой, – ответила герцогиня де Шатору, – почему мы не можем получать удовольствие и от нашего с вами общения, и от управления королевством.
– Вы меня убьете! – в притворном ужасе вскричал Людовик.
Мадам де Шатору сжала кулачки и гневно возразила:
– Это даже к лучшему. Я убью того короля, которым ты был, и воскрешу нового. Вы возродитесь настоящим героем.
– Вы это серьезно? – спросил Людовик.
– Вполне.
Мари-Анн привстала, оперевшись на локоть, и в упор посмотрела на него. Ее красивые волосы спадали на плечи, большие голубые глаза пылали решимостью.
– Людовик, вы еще молоды, вы красивы. |