|
Но за последние девяносто лет отель неуклонно катился вниз и в настоящее время балансировал между дальнейшим вялым упадком и стремительным крахом. «Ройял делавер армз» находился в десятиэтажном доме, на крыше которого красовалась шестидесятифутовая радиотрансляционная башня, которая днем и ночью выдавала микроволновое излучение – в смертельных дозах, как были уверены многие из особенно склонных к паранойе постояльцев отеля. Башня была единственной работающей частью всего здания. За истекшие десятилетия та часть здания, которую занимал отель – пять нижних этажей, – превратилась из гостиницы для рабочих в ночлежку для безработных, затем в меблированные комнаты для малоимущих и снова в нечто среднее между ночлежкой и дешевыми меблирашками. Большинство постояльцев жило на пособие по безработице и употребляло соль лития и торазин. Курц уговорил менеджера разрешить ему поселиться на восьмом этаже, хотя верхние три этажа были фактически заброшены с 1970-х годов. В пожарных и строительных правилах оставалась лазейка, благодаря которой администрации впрямую не запрещалось сдавать эти комнаты, а каким-нибудь идиотам – снимать их и жить там среди отваливающихся обоев, осыпающейся штукатурки и подтекающих труб. Именно там Курц и жил. В номере все еще имелись дверь, холодильник и водопровод, а больше Курцу, в общем-то, ничего не было нужно.
Его номер – вернее, два больших смежных номера – занимал выходящий в переулок угол и имел не одну, а две проржавевшие пожарные лестницы. Двери лифта выше пятого этажа были наглухо заварены, так что Курцу приходилось проходить пешком последние три этажа каждый раз, когда он приходил или уходил. Это было маленькой предосторожностью, позволявшей знать, что его кто-нибудь посетил, и предупреждавшей о том, что кто-то пытается посетить его. И менеджер, и дневной портье – их обоих звали Пети, – и Глория, ночной портье, каждый месяц получали немалую мзду, вполне достаточную для того, чтобы сообщать Курцу по сотовому телефону о том, что кто-то, неизвестный им, поднимается к нему на лифте или по лестнице. Курц решил войти с черного хода – на тот случай, если Брубэйкер оставил своего кореша Майерса в вестибюле. Впрочем, это было маловероятно, так как полицейские в штатском, как змеи или монахини, всегда ходят по двое. Он прошел через заброшенную кухню на черную лестницу, поднялся на третий этаж, там вышел на вонючую главную лестницу и уже по ней добрался до восьмого. На шестом этаже Курц увидел две пары следов, четко отпечатавшихся в густой пыли, которую он не убирал с лестницы, а временами даже подсыпал. У Брубэйкера, имевшего больший размер ноги – Курцу раньше выпала возможность выяснить это, – протерлась подметка, и на отпечатках в пыли можно было заметить дыру. Все это означало примерно то, чего он ожидал. Следы тянулись посередине пыльного и темного коридора – Курц всегда ходил почти вплотную к стенам – и уходили за открытую дверь его номера. Детективы спокойнейшим образом сломали дверь, выбив замок и сорвав петли. Курц напрягся, напружинил мышцы живота и вошел в свое жилище. Майерс тут же вышел из-за двери и ударил его в живот; судя по ощущению, кастетом. Курц упал и попытался откатиться к стене, но Брубэйкер успел выйти из-за противоположной стороны дверного проема и пнуть Курца в голову; впрочем, пинок пришелся в плечо, так как он сжался и снова перекатился. Майерс носком ударил его по левой ноге, отчего у Курца сразу онемела икроножная мышца, а Брубэйкер – более высокий, более уродливый, более резкий из этой пары – вынул свой 9-миллиметровый «глок» и приставил дуло к мягкому участку позади левого уха Курца. – Дай нам объяснение, – прошипел детектив Брубэйкер. Курц не двигался. Он все еще не мог дышать, но знал по опыту, что парализованные ударом мышцы живота и диафрагма расслабятся раньше, чем он потеряет сознание от недостатка кислорода. |
