Геннадий Ильич вспомнил эту историю, потому что ехал к рынку по объездной дороге, пролегавшей мимо огородов. Теперь на них было темно и безлюдно, вокруг вскопанных клаптиков земли высились белесые заросли бурьяна, из которых отсвечивали глаза бродячих кошек и собак. Блочные девятиэтажки беспорядочно высились там и сям, и редкие светящиеся окошки наводили тоску и печаль, понятную только тем, кто рос и жил в подобных спальных районах, как бы они ни назывались и в каких бы сторонах света ни находились.

Миновав пустырь, Геннадий Ильич свернул на узкую дорогу, покрытую выбоинами и непросыхающими лужами. «Шкоду» подбрасывало и раскачивало, как утлое суденышко, попавшее в жестокий шторм. Дождь не прекращался, пришлось включить дворники, чтобы избавиться от мутных водяных потоков, стекающих по лобовому стеклу. С одной стороны тянулась бесконечно длинная многоэтажка, прозванная в народе Китайской стеной. По левую руку угадывался темно-зеленый забор рыночной площади из металлических листов, местами отогнутых, местами помятых и на всем протяжении обклеенных самодельными объявлениями. Входы и выходы рынка были обозначены мусорными баками, как всегда, набитыми доверху.

Геннадий Ильич свернул в один из таких проемов и увидел разноцветье фар, мигалок и сигнальных огней. Следственная бригада работала вовсю, прикрываясь зонтами и пакетами. По причине позднего времени зевак собралось мало — два никчемных бомжа с клетчатыми сумками, нетрезвый мужчина неопределенного возраста и какой-то совсем уж пьяный гражданин, не столько рассматривавший труп, сколько занятый сохранением собственного равновесия.

Геннадию Ильичу вдруг тоже захотелось напиться. Сильно. До скрежета зубовного. Обстановка располагала. Вкупе с жизненными обстоятельствами. «Напьюсь, — решил он. — День рождения как-никак. Который, как пел один мой тезка, только ра-аз в го-оду».

Мелодия песни про то, как бегут неуклюже пешеходы по лужам, вертелась в его голове, когда он приблизился к начальнику оперативно-следственной бригады, чтобы представиться и получить задание.

— Опроси, вон, свидетеля, — распорядился следователь. — Сторож Власенко. Он тут по найму сразу несколько точек охраняет. Лыка не вяжет, сука. И от него несет, как от пивной бочки.

Разумеется, возиться с пьяным свидетелем было выше его прокурорского достоинства. Пришлось подключаться Геннадию Ильичу. Он отвел Власенко к срезу наклонной крыши и подержал там под потоком сбегающей воды, пока сторож не сумел связно ответить на несколько дежурных вопросов. Только после этого Геннадий Ильич пустил его под саму крышу и развернул бланк протокола на папке. Бумага моментально расползлась и пошла клочьями. Геннадий Ильич вытер папку кепкой, нахлобучил ее обратно и достал новый бланк.

Полученные показания были отрывочными и путаными. Сторож Власенко проснулся среди ночи, чтобы совершить обход (а заодно добавить, как мысленно заключил майор), выбрался из подсобки и увидел много машин, съехавшихся на пятачке, разделяющем продуктовый и вещевой рынки…

Как знал каждый житель «Терешковки», первый состоял по большей части из однотипных прилавков под навесами, тогда как второй представлял собой ряды сооружений, напоминающих железные гаражи эпохи развитого социализма. Только в гаражах этих хранились не «волги» с «жигулями», а различные товары, от обоев и штор до обуви, одежды и бытовой техники.

Рынок возник стихийно, когда рухнул прежний строй, и на его руинах распустились всякие поганки, паразиты и плесень.